Ромен Гари - Пожиратели звезд

В отношениях с Хосе требовалось быть чрезвычайно тактичной, чтобы невзначай не оскорбить и не рассердить его слишком явным проявлением своего превосходства в интеллектуальном или культурном отношении. Для его испанского самолюбия подобное, конечно же, было со стороны женщины недопустимо. Она знала, что в нем есть и индейская кровь, но в этом плане он был абсолютным испанцем – настоящий hidalgo.

"Местные мужчины совершенно непохожи на наших, – писала она одной из подруг. – Они любят, чтобы женщины уступали им во всех отношениях, были послушны, и хоть я и не намерена изменять своим принципам в этой области ни на йоту, тем не менее стараюсь быть крайне осторожной и не предпринимаю попыток решить эту проблему в лоб, надеясь достичь результата, завоевывая его уважение постепенно. Я многое собираюсь изменить в характере Хосе, его привычках – вплоть до манеры одеваться: бедняга до сих пор носит темно-синие костюмы в сочетании с рубашками цвета морской волны и при этом надевает белый галстук и белую панаму – как в «Неподкупных», но я совсем не хочу рассердить его, изображая из себя заботливую матушку. Тут необходимо взаимное внимание и постепенная адаптация друг к другу. Здесь совсем иной менталитет. Так, к примеру, он осыпает меня драгоценностями, но ему и в голову не приходит подарить мне цветы. Иногда, кажется, я все готова отдать ради того, чтобы получить хоть самый маленький букетик полевых цветов. Ребячество, конечно.

Впрочем, я слишком вымотана, и подчас мне кажется, что я натыкаюсь на самую настоящую стену. Глупее некуда: ведь Хосе буквально обожает меня".

Так вот, она очень старалась не преподносить ему никаких слишком явных уроков – лишь вскользь то тут, то там что-то разъясняла, «сеяла доброе семя», как любил некогда говорить пастор в Де-Мойне. Но нередко у нее складывалось такое впечатление, будто его это лишь забавляет, и стоило ему посмотреть на нее определенным образом – очень пристально, как она непременно чувствовала себя совершенно сбитой с толку под взглядом этих зеленых глаз.

Была в нем некая уверенность, абсолютная вера в самого себя, он словно бы знал все, что только можно знать об этой жизни и об этом мире, словно никогда даже мельком его не посещали никакие сомнения. Разумеется, это великая вещь: для народного вождя уверенность в себе – главное; ко все же это было так трогательно, ибо в значительной степени его непоколебимая уверенность была плодом невежества. Он очень верил в Бога, хотя и научился скрывать это. Однажды, когда они ехали в его «мерседесе» на вечер, который давал один из генералов, она попыталась объяснить ему кое-какие вещи относительно дзен-буддизма: уход от действительности, созерцание. Тогда на улицах столицы все чаще стали появляться бородатые американские парни с болтавшимися по плечам волосами, похожие на сбежавших из сумасшедшего дома «Христосиков», и Хосе удивляло, что посольство Соединенных Штатов позволяет им приезжать сюда – ведь они создают превратное впечатление о своей стране.

Она пустилась в долгие объяснения: этих молодых людей называют «битниками», они пытаются уйти от материализма современного мира, жить вне общества, занятого исключительно производством и потреблением.

В кои-то веки Хосе, похоже, слушал ее внимательно, а потом глухим, негромким, как всегда, голосом произнес:

– Да, философия… Я, конечно, знаю, что это. Священники в свое время все уши мне этим прожужжали. На земле царит зло, деньги – зло, блуд – зло, все, что хорошо, – зло.

Ну и что из этого? Значит, если человек хочет быть счастливым, ему самому нужно быть злым. Иначе он ничего не получит. Нужно завести необходимые связи и доказать, что на тебя можно рассчитывать, что ты знаешь, кто здесь – Хозяин. О’кей?

Это ужасно опечалило ее. До сих пор она не понимала, что он до такой степени пессимист, что нищенское детство я социальная несправедливость оставили такой след в его душе. Разумеется, ему в этой жизни досталось – вот он и стал желчным. Она, конечно же, принялась горячо отстаивать этот крайне важный для нее момент, объяснять, что мир полон красоты и добра, стала приводить какие-то примеры: живопись, музыка, любовь; но поскольку с некоторых пор она слишком много пила – сама толком не зная почему, – мысли ее смешались.

Она спять попыталась что-то говорить о музеях и симфонических оркестрах, упомянула импрессионистов, но в голове все как-то путалось; иногда она начинала чувствовать себя совсем растерянной, потерянной, брошенной…