Павел (Песах) Амнуэль - Расследования комиссара Бутлера

— Но я не делал ничего подобного! — сказал Аль-Харади. — Зачем? Мои взгляды вам уже известны.

— Вызвать напряженность между евреями и палестинцами, — сказал Мюррей.

— Глупости! Любой хамасовец сделает это с куда большим успехом, взорвав магазин в Иерусалиме!

— Не хочу спорить, — вздохнул Мюррей, — хотя теракт в космосе вызовет такой резонанс, перед которым…

— А зачем так усложнять? Я мог пырнуть Михаэля ножом перед объективами телекамер, это видели бы миллионы зрителей, и вот тогда резонанс, действительно, был бы… По-вашему, я идиот?

— Господин Аль-Харади, — вздохнул Мюррей. — Если бы у нас были прямые улики, сейчас мы не вели бы этот разговор, вы же понимаете. Я вас не обвиняю. Я только говорю о том, каким будет общественное мнение… И, в конце-то концов…

— Если не я, то кто же? — презрительно сказал Аль-Харади.

— Мне было не по себе, — продолжил свой рассказ Роман Бутлер. — Все было, вроде бы, совершенно ясно — пусть и не существовало прямых доказательств. Но… было в этом нечто неправильное. Психологически неправильное, ты понимаешь, Песах? Я не должен был верить этому Аль-Харади, но я ему верил! И, вернувшись на Землю, в тот же день отправился в Дженин, где отдыхал, вернувшись из Лиона, борт-инженер «Беты». Ты можешь себе представить, с каким настроением меня там встретили… При въезде в город забросали камнями… Аль-Харади говорил со мной, цедя слова и не глядя в мою сторону… Но я-таки разговорил его. В конце концов, это было в его интересах. Действительно, если не он, то кто же?

— И кто догадался первым? — спросил я через несколько минут, потому что Бутлер, задав свой риторический вопрос, надолго замолчал, глядя на площадку стереовизора, где отплясывала какая-то полуголая девица.

— Что? — вздрогнув, переспросил Роман. — Муса, конечно.

— Но у вас, опять-таки, не было доказательств.

— Не было и нет, — согласился Роман. — Поэтому этот человек до сих пор на свободе. Газетчики в те дни так уж вокруг нас обоих увивались… Аль-Харади в одном из интервью рассказал о нашей идее, не назвав моего имени — я так хотел. Я ведь лицо официальное, и мнение мое должно быть подкреплено доказательствами. А Муса спасал свою репутацию, ему можно было…

— Итак, финал, — попросил я, — у меня включен диктофон, и для рассказа мне нужна концовка.

— Видишь ли, сказав «алеф», оказалось не так уж сложно сказать «бет». Почему, действительно, мы были так уверены, что пресловутый «Север» запрограммировал кто-то из экипажа? Типичная психологическая инерция. Это можно было сделать и в автоматическом режиме — по команде ЦУПа. Достаточно было Мусе придти к такой мысли, все остальное я проделал сам — вопрос техники.

— И психологии, — вставил я.

— Да, психология дала мотив, а оперативная разработка — исполнителя. Ревность, черт ее дери, эта вечная, как мир, ревность. Молодая жена Дранкера была прежде замужем за Хаимом Рубиным. Личность тоже всем известная — наша гордость, кандидат в экипаж «Ариэля», вот-вот полетит к Марсу… Я не хотел бы вдаваться в детали, это личные отношения. Мира ушла от Рубина, и он не смог смириться. Конструктивные особенности станций он знал не хуже Аль-Харади… Дежурил он в ЦУПе в очередь с другими космонавтами Еврокосмоса. Тогда летал еще предыдущий экипаж, но это не имело никакого значения, ведь полеты расписаны на годы вперед…

— И не докажешь… — сказал я. — Да-а, — протянул Роман. — Когда Рубина исключили из марсианского экипажа, он не возразил ни слова — догадался, в чем причина. И это стало для него единственным наказанием…

— К сожалению, — сказал я.

Бутлер промолчал. Не знаю, о чем он думал. Возможно, вспоминал дело еще одного Хаима — Воронеля… Впрочем, это уже другая история.

Впоследствии это расследование было описано Конан Дойлем в рассказе «Пять зернышек апельсина» — прим. ред.)