Бен Элтон - Два брата

Эдельтрауд была всего на шесть лет моложе Фриды, но иногда той казалось, что у нее появилась дочка, юная и наивная.

Она и всплакнула над банкнотой с жалостливой надписью, потому что подумала об Эдельтрауд.

— Ведь и она могла такое написать, — сказала Фрида.

— Дорогая, когда Эдельтрауд получает деньги, хоть как заработанные, она не тратит время на душераздирающие надписи. Она все спускает на шоколад и журналы о кино. Кроме того, она не умеет писать.

— Вообще-то уже немного умеет — я с ней занимаюсь.

— Только не говори засранцу Мейеру. Он скажет, что единичные попытки не освободят деклассированные элементы, нужны скоординированные массовые действия.

— Я не стремлюсь освободить деклассированные элементы. Я хочу, чтоб она могла прочесть мои списки покупок.

В скважине скрежетнул ключ, и в комнату влетела Эдельтрауд. В руке батон от разносчика, под мышкой — дочка Зильке, плод чрезвычайно краткого романа с матросом. Об этом своем опыте в четырнадцать лет Эдельтрауд рассказывала с обезоруживающей откровенностью и непреходящим удивлением:

— Он привел меня в меблирашку, справил свое дело, которое не шибко-то мне понравилось, и сказал, что сходит в сортир. Ну, через час я еще думала, что у него запор. И сообразила, что гад слинял, лишь когда хозяйка забарабанила в дверь и потребовала денег, которых у меня, конечно, не было. Нечего сказать, славный способ распрощаться с целкой.

Сейчас Зильке, очаровательной жизнерадостной малышке с копной светлых, чуть ли не белых кудряшек, исполнилось два с половиной года. Разумеется, кудри ее были предметом восхищения и жутким искушением для Пауля и Отто, не упускавших случая их подергать.

— Здравствуйте, фрау Штенгель и герр Штенгель! Я привела Зильке, — с порога объявила Эдельтрауд. — Вы не против?

— Нет, конечно, мы всегда ей рады, — сказала Фрида. — Если мальчишки начнут дергать ее прелестные локоны, шмякни их деревянной ложкой.

— Ладно, пойду еще чуток сосну, — зевнул Вольфганг. — Эдельтрауд, окажи любезность, пока не включай пылесос и постарайся одолеть искушение перекладывать ноты на пианино.

— Конечно, герр Штенгель, — ответила Эдельтрауд, машинально поменяв местами обрамленную фотографию и пепельницу на полке над газовым камином.

Вольфганг ушел в спальню, а Эдельтрауд, чрезвычайно довольная приказом не работать, приступила к последним новостям.

— Слыхали? — спросила она, задыхаясь от нетерпения.

— Что?

— Пойнерты отравились газом.

— Господи! — ужаснулась Фрида. — Почему?

Еще не договорив, она поняла глупость вопроса, ибо ответ был очевиден.

— Жили на почтальонскую пенсию Пойнерта без всяких доплат, — объяснила Эдельтрауд. — Оставили записку — дескать, лучше наложить на себя руки, чем помереть с голоду. Продали всю мебель, чтоб им опять подключили газ, на голом полу рядышком улеглись перед краном на плинтусе и с головой накрылись одеялом.

— Господи, — прошептала Фрида.

— По-моему, очень-очень романтично, — сказала Эдельтрауд.

Ей еще не исполнилось восемнадцати, и оттого в ее подаче этой кошмарной истории сквозило неосознанное юношеское бессердечие.

Фрида не находила здесь ничего романтичного. Совместная жизнь до старости романтична, а вот совместное самоубийство — ужасно и очень печально. Мельком она видела Пойнертов, при встрече с ними раскланивалась, но ведать не ведала об окутавшем их отчаянии.

— Надо было с ними поговорить. Спросить, все ли в порядке, не нужно ли чего.

— И что толку? — фыркнула Эдельтрауд. — Вы же не вернете им обесценившиеся сбережения. Сегодня у табачного ларька одна тетка сказала, что всю жизнь копила, а теперь этих денег не хватит даже на пачку сигарет и газету. Вот и ответ: не фиг копить. Получил — сразу трать.

Она ссадила Зильке с коленей и загрохотала грязными тарелками в раковине.

— Представляете, старики-то принарядились: она в длинном бабушкином платье, он в форменном пиджаке и галстуке. Во картина! Разоделись, будто на воскресную прогулку в Тиргартене, а потом растянулись на голых половицах, укутав бошки одеялом. Вообще-то, потеха.

Малышка Зильке вразвалочку проковыляла к близнецам. Остановилась перед ними, расставив крепкие босые ножки, скрестила руки на груди и глубоко задумалась. Наконец решение созрело, и Зильке грузно села на крепость Отто, развалив ее до последнего кубика. Разумеется, взбешенный Отто завопил, а Пауль покатился со смеху, суча ногами. Зильке встала и шагнула к крепости Пауля, которую ждала та же участь, и весело захихикала, оглядывая деревянные развалины двух грандиозных фортификационных сооружений. Настал черед Пауля вопить и Отто — смеяться. Забыв о Зильке, причине их огорчения, братья принялись мутузить друг друга, с воплями катаясь по ковру. Зильке, явно довольная развитием ситуации, сверху навалилась на бойцов, восторженно хохоча.