Максим Кантор - Хроника стрижки овец

Но капитализму все едино: фашизм, коммунизм – давай их в одну тарелку, лишь бы разом отменить, лишь бы не мешали стричь овец.

Заменим историю прогрессивным хихиканьем: и хихикали, подзуживали, дразнили, обкрадывали, дружили с ворами и жуликами – отплясывали на яхтах и загородных дачах. И раздразнили – фашизм набрался правоты.

Вот он вылезает изо всех нор.

Он теперь моднее концептуализма.

И оправдания находятся.

Посушайте фашиста – он вам споет про то, сколько мистического благородства в братстве СС.

Они расскажут, что фашизм не так страшен, как малюют. Фашизм – это, оказывается, любовь к родине; это – мистический поиск абсолюта; это братство посвященных; это совсем не нацизм, а нечто более приемлемое. И вообще, фашизм – это аристократическое благородство.

Вот, дожили.

А еще шестьдесят лет назад из Аушвица вывезли двадцать восемь вагонов детских колясок – грудных детей душили Циклоном Б.

Слышите? Я понятно сказал? Этого не делал Сталин – никогда, ни в каком лагере мира – только в фашистских – не было разнарядки на убийство детей и младенцев. Только фашисты создали лагеря уничтожения – ничего подобного в просвещенном мире не было никогда. Убийство детей – это выдумал фашизм. Никогда, ни в какой идеологии не появлялось такого задокументированного приказа. И если какой-то подонок в полемическом угаре уравняет убийство младенцев с другим преступлением, то пусть знает: он – подонок и мразь.

Надеюсь, я достаточно ясно это сказал.

Сегодня появилось несчитанное число щелкоперов, которые вам как дважды два докажут, что коммунисты убили людей больше, чем фашисты; что Магадан страшнее Освенцима и что это Россия виновата в мировой войне. Это все – ложь. Ложь дикая и придуманная сознательно. И те, кто насадил эту ложь, виновны в возвращении романтики гитлеризма.

Сегодня по русским городам ходят толпы бритоголовых болванов, для которых слово «фашизм» уже не ругательное – но загадочно-манящее. Вы их сами вызвали – вы им выдали индульгенции.

То, что компрадорская интеллигенция и либеральное мещанство спровоцировали возвращение фашизма – слишком очевидно.

И вся эта сопливая игра в интеллектуальную эзотерику: «герменевтика», общество Нома, «коллективные действия», Общество посвященных и прочая псевдоинтеллектуальная муть – все это породило далеко не паритетный ответ. Возникло действительно эзотерическое братство – оно и не умирало, притворилось спящим, и только, – возникла реальная, не игрушечная каста посвященных, она ширится. Это – фашисты, это их атрибутика, это их мораль.

А интеллигентам – ответить нечего: разве что потрясти премией Кандинского, данной за пляски в храме, да книжкой Резуна помахать, да Новой желтой газетой. Разве что белой ленточкой подпоясаться. Вот и все оружие. Православный храм заплевали – за ненадобностью. Как выразился Немцов: «На наших знаменах начертано – свобода и собственность!» А на наших золотых часах ролекс – полвторого.

Но история пользуется другими часами и время измеряет иначе.

Нам очень скоро придется участвовать в серьезной корриде – и пожалуй что придется взрывать мост.

И положиться не на кого: белые ленточки, девушки с мешками на голове, поэтические капустники, ворюги на мерседесах.

Делом надо заниматься.

Вы что умеете? Мост взорвать сможете?

В 1937-м Легион Кондор (германский) разбомбил баскский город Герника – Баскония и Каталония оставались последними, кто сопротивлялся франкистам. Бомбардировка была варварской, невоенной – впрочем, то, что сделали потом с Дрезденом или Гамбургом, было более серьезно. Не говоря уж о Хиросиме. Но на тот момент подобных прецедентов не было.

В том же году Пикассо написал большое панно «Герника» – его почти все знают. После смерти Франко полотно доставили в Мадрид, согласно воле художника.

«Герника» Пикассо считается символом трагедии ХХ века – хотя не все могут точно пересказать, что на картине нарисовано. Впрочем, точно так же – далеко не все могут внятно изложить, что именно произошло в ХХ веке. В этом непонимании – и картина, и время, ею описанное, – похожи.

Вроде бы революция была, война потом началась, жестокость нечеловеческая, хотели хорошего, а вышло ужасно. Это все так и есть – и это очень смутно. Вот и картина примерно так же непонятно трактует мир.

Здесь важно то, что картина написана в монохромной гамме – почти гризайль: охристо-серые тона, черные контуры.