Московский концептуалист, пожилой юноша, все еще скоморошничает с задором юности – но, увы, концепции он так и не придумал. Все время кривлялся, а время – прошло.
И модными стали фашисты. Фашисты теперь олицетворяют то, что некогда олицетворяли концептуалисты – порыв и поиск, правду дерзания, поиск запретного.
Им бы возразить: дескать, фашизм – это нехорошо! А как возразишь? Спросят в ответ: а что же тогда хорошо? Когда бабок обкрадывают и музей современного искусства с какашками строят? Это – хорошо? Когда бестолочь и пустельга именуются Художниками, когда казнокрады – ведают культурой, а непотребные девки пляшут во Храме Божьем?
Надо бы сказать про гуманистический образ, про сострадание к ближнему, про «несть ни эллина, ни иудея», про высокую мораль и достоинство человека, который выше нации и выше цивилизации, – но всего этого нет в нашем словаре. Мы это все велеречивое отменили, мы это гуманистическое профукали, обменяли на Энди Ворхола, суп Кемпбел и жиденького Жижека.
Сложилось так, что современного языка гуманистической традиции русская культура не выработала – этот язык традиционных ценностей вытаптывали ради торжества постмодернизма. И вытаптывание казалось прогрессивным: зачем нам старые прописные истины, зачем нам реализм, для чего нам романы и картины? Давай еще вот этого старика взашей вытолкаем, давай еще вот этого пенсионера отменим – чтобы нам у кормушки было просторней.
Ах, недальновидно это было, опрометчиво!
И впрямь, для коллекций нуворишей старый традиционный гуманизм был помехой; невозможно впаривать банкирам что-то, что не модно, – ну не Добролюбова же им с Толстым читать вслух? Им подавай то, что в Сен-Тропе носят, с чем можно в Нью-Йорке щегольнуть. Но не одними вкусами нуворишей определяется будущее страны.
Ведь как устроено: нувориш-то, он наворовал, коллекцию какашек составил – и укатил на мыс Антиб, а с бабками из Вологды, да с их обиженными внуками – жить тем, кто в эту систему ценностей (какашки-Антиб-прогресс-Жижек) поверил.
Толстой бы, может, и договорился с внуками обкраденной бабки, а вот у куратора еврейской национальности, который живет на деньги, украденные из бюджета его клиентом, которому он впарил прогрессивные картинки с загогулинами, – вот у такого куратора возникают проблемы с народом.
Назвать их, агрессивных внуков бабки, – быдлом? Выход, конечно, – но ведь ненадолго.
И чувствуют кожей: зреет в обществе другая правда – она будет посильнее, чем мода на Бойса и Ворхола, рождается другое суждение – посерьезнее, чем взгляд владельца нефтяного терминала или мнение владельца массажного салона.
Пришли новые ретивые мальчики, презирающие гламур и концепт, глобализацию и демократию – откуда они взялись? От сырости завелись, что ли? Вы думаете, вы сами ничего не сделали для их прихода? О нет, господа, это вы их вывели в своих ретортах – ничего путного не создали, а вот этих борцов «за Россию без засилия евреев» – вы сочинили. Вы и убили-с, как говорил Порфирий Петрович.
И надо бы что-то возразить новым правым, надо бы с ними спорить – да вот беда, у новых левых и словаря-то никакого нет: только какашки в баночках, перформансы в богатых домах, да пенсионерская медгерменевтика.
В. Топорову
Скажи – как, дядя, ведь не даром
Россия продана Гайдаром
И в рабство отдана?
Кому-то ведь бабло досталось,
Народу кинули лишь малость:
Дай мужикам пятак на старость —
Им все равно хана.
Россия есть большое поле,
И толку нет кричать «Доколе?» —
Сей факт природой дан.
Есть планы поле то застроить
И население утроить,
Проектов очень много то есть.
Но роют котлован.
Полковник наш рожден был хватом,
И, подведя итог утратам,
Народ от горя взвыл.
Но брал ведь не один полковник:
Любой чиновник – уголовник.
Надели на народ намордник —
Не вой у наших вилл!
Вам не видать былой России,
Пирог по крошкам растащили —
Все, что собрал Иван,
Что взяли при Екатерине,
Что Сталин спас в лихой године,
Что Брежнев парил в карантине —
Пошло ворам в карман.
Товарищи, Москву мы сдали.
Ее бы деды не узнали.
И Ленинград пропал.
И был бы хоть Урал за нами,
Чтоб отсидеться за горами,
Но, что возделано отцами, —
Ушло за капитал.
Товарищи, нас обманули.
Пока смотрели в рот акуле,
Не думали, что съест.
За двадцать лет привыкли гнуться,
Лишь избежать бы революций.
Но есть предел всех конституций —
Есть Тевтобургский лес.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу