Леопольдо Лугонес - Огненный дождь

В «Одах в честь столетия» греза о «другом» вела Лугонеса только к одной музе — Каллиопе, музе эпической поэзии. И стихи в книге, несмотря на постоянно проявляющуюся «задушевность», звучат, конечно, в полном соответствии с ее названием. А победу на полях сражений тогдашней аргентинской литературы он своими патриотическими одами одержал безусловную — сравниться с ним из поэтов-соотечественников не смог никто [29] Отмечу: наиболее значительным произведением латиноамериканской прозы на темы Войны за независимость стал роман колумбийца, нобелевского лауреата Габриэля Гарсиа Маркеса «Генерал в своем лабиринте» (1989). .

Стихотворные сборники, изданные Леопольдо Лугонесом впоследствии, по своей интонации совсем иные, чем «Оды в честь столетия». Это — «Книга веры» («El libro fiel»; 1912), «Книга пейзажей» («El libro de los paisajes»; 1917), «Золотое время» («Las horas doradas»; 1922), «Романсеро» («Romancero»; 1924), «Стихи родового гнезда» («Poemas solariegos»; 1928). Теперь, как и в первых книгах, Лугонес — лирический поэт, служитель музы Евтерпы. Правда (и это видно невооруженным взглядом), его новые сборники в целом резко отличаются от прежних. Нет, стих не утратил музыкальности и красочности (см., например, стихотворение «Уже…»), но лишился барочной метафоричности, стал едва ли не аскетично простым [30] Справедливости ради надо сказать, что в эти же годы проза Лугонеса усложнилась — см. «Секрет Дон Хуана» из сборника «Роковые рассказы» («Cuentos fatales»; 1924). . («В родстве со всем, что есть, уверясь, // И знаясь с будущим в быту, // Нельзя не впасть к концу, как в ересь, // В неслыханную простоту», — писал Борис Пастернак.) Многоречивый в ранних стихах, Леопольдо Лугонес отныне скуп на слова. Весомость, значимость поэтического слова увеличились. Все большее место в лугонесовских книгах стали занимать миниатюры: четверостишия, а то и двустишия [31] Испанский поэт Леон Фелипе (1884–1968) дал, например, такое определение поэзии: Стих искромсайте вдоль и поперек, порвите ритма нити, сорвите рифмы-побрякушки, смысл истребите, слова сотрите… Ну и как? Хоть что-то остается? Вот это «что-то» поэзией зовется. .

У Лугонеса всегда было пантеистическое отношение к природе. Вот выдержанное безусловно в «модернистском духе» стихотворение «В минуту покоя» — из сборника «Золотое время»:

Но аргентинский поэт не ограничился «лазурным окном небосклона». Он стал находить красоту повсюду: и в незамысловатой песне лесной пичуги, и в каплях дождя, и в полевом цветке, и в обыденных мелочах жизни. Вспомним слова Борхеса: он «с кропотливой любовью глянул на каждую травинку и птицу…». Нет сомнения, Лугонес всматривается и вслушивается в окружающий мир, словно ребенок, для которого все в нем — внове. Собственно говоря, поэт (в идеале) таким и должен быть.

Это — строки из стихотворения «Очарование», которое включено Лугонесом в «Книгу пейзажей». Вся книга — признание поэта в любви к родной земле. Признание сокровенное, долгие годы таимое в душе и вот теперь высказанное вслух. Возможно, с некоторым смущением: ведь признается-то он в любви публично… Таких лирических стихов аргентинские поэты до Лугонеса еще не создавали.

Своей интонацией, мотивами, образами «Книга пейзажей» во многом напоминает сборник испанского поэта Антонио Мачадо «Одиночества, галереи и другие стихотворения» (1907). У обоих поэтов общий учитель, «сын Америки и внук Испании» — Рубен Дарио. Но главное: они одинаково смотрят на мир. Их пейзажные зарисовки мастерски детализированы, импрессионистичны, иногда окрашены «светлой печалью». Сад, кусты роз, ветер в листве деревьев, весенний либо осенний вечер, лунный свет, дорога, ведущая неизвестно куда… Хорошо идти в одиночестве — мечтая, размышляя; лучше, конечно, вдвоем с любимой… Совпадения подчас даже удивляют.

У Лугонеса — концовка стихотворения «Осенняя отрада»:

У Мачадо — концовка стихотворения «Солнце — огонь неистовый…»:

Звучащий фонтан и у испанца, и у аргентинца — символ времени. И оба поэта ведут со временем тихий и неторопливый разговор. Родственные души, они — «в родстве со всем, что есть». Но есть у Леопольдо Лугонеса символ-образ, который у Антонио Мачадо не встречается ни в одной из книг: