Питер Гитерс - Кот, который всегда со мной

Но он тут же снова соскакивает.

И это повторяется раз десять, пока я не заставляю его остаться. При этом я беспрестанно твержу Дженис: «Вот видишь, это добрый знак. Он чувствует себя настолько хорошо, что даже не хочет капельницы. Посмотри, как бегает. Очень-очень хорошо». И она отвечает: «Хорошо-то хорошо, но будет еще лучше, если ты за сутки управишься, и мы сумеем заняться собой».

У меня все готово. Нортон на столе, успокоился, хотя все еще посматривает с некоторым сомнением. Капельница висит (мне пришло в голову, что жидкость успела остыть, но я решил, что на первый раз мы с Нортоном это переживем). Последнее, что требуется, — игла.

У меня полная упаковка игл. Эта часть процедуры мне нравится. Сотрудница ветеринарной клиники Турецкого дала мне два сорта игл: с зелеными и красными предохранительными колпачками. Зеленые иглы — большие. Красные — маленькие. Мне сказали сначала попробовать красную — это проще. Процесс продлится дольше, зато укол будет безболезненным. Извлекаю из упаковки иглу с красным колпачком. Ввожу в трубку, как показал мне Турецкий, и свинчиваю колпачок. Voila, можно приступать. Капельница висит, игла обнажена, у меня в руке, пора колоть. Остается только… колоть. Ввести иглу, открыть краник на трубке, жидкость потечет, затем извлечь иглу, погладить кота и как можно скорее выпить целую бутылку вина (эта моя личная добавка к поучениям Турецкого, но часть совершенно необходимая).

Делаю все, как меня учили: осторожно ухватив пальцами шкурку кота, оттягиваю вверх и другой рукой медленно подношу иглу. В горле пересохло, никак не удается сглотнуть. В голове единственная мысль: «Что, если я сделаю ему больно?» Мои отношения с Нортоном таковы, что я скорее умру, чем соглашусь сделать ему больно. Но меня уверяли, что больно ему не будет. Такое впечатление, что, когда колол Турецкий, кот ничего не почувствовал. И вид у него был такой, словно ему наскучила вся эта возня вокруг него. Что ж, если сумел Турецкий, сумею и я. Разве не так?

Так.

Я колю кота иглой, убежденный, что все пойдет, как положено. Но как только острие дотрагивается до него, он дергается.

И как только он вздрогнул, я отвожу руку, испугавшись, что совершил нечто ужасное. И как только отвожу руку, он спрыгивает со стола.

Я остаюсь с иглой, но без кота, и жидкость из капельницы почему-то вытекает на обеденный стол. Теперь я напоминаю скорее старающегося сбить пламя пожарного, а не исполненного энтузиазма владельца недужного домашнего питомца, которому требуется простейшая процедура.

Закрываю краник на трубке, который каким-то образом умудрился открыть, и останавливаю поток жидкости. Отхожу от стола за котом. Снова кладу его на крышку, и он, хотя не так спокойно, как в первый раз, ложится. Я тоже отнюдь не спокоен. Сердце так сильно колотится, что я не сомневаюсь — у меня вот-вот случится инфаркт. Слышу, что Дженис из последних сил сдерживает смех, и думаю: ничего-ничего, сейчас все сделаю.

Игла входит в кота.

И тут же выходит.

В следующий момент понимаю одно: повсюду кровь. Снова пытаюсь уколоть кота — ничего не получается. И когда он спрыгивает со стола и прячется в шкафу, я почти уверен, что убил его, потому что никогда раньше не видел столько крови.

— Лови кота! — кричу я Дженис. — Кажется, я его сильно поранил!

Не могу понять, почему она смеется, и продолжаю вопить:

— Я серьезно — заколол его насмерть!

— Да ты не дотронулся до кота, — спокойно говорит она. Ну может, не совсем спокойно. Трудно оставаться спокойным, если тебя разбирает смех.

— Что тебя так веселит? — Я прихожу в бешенство оттого, что она не принимает меня всерьез. И еще больше злюсь, потому что ее нисколько не тревожит, что меня посадят за решетку за жестокое обращение с существами из семейства кошачьих. И тут понимаю, что ее так потешает. Дженис права: игла не впилась в кота, даже не коснулась его. Этой острой как бритва, чертовой штуковиной я поранил себя: пальцы, руку, бедро, исколол сто сорок раз почти всего себя. При каждом движении умудрялся тыкать иглой в очередное незащищенное место. Так что вся кровь была моей.

Поняв, что не причинил вреда своему доверчивому вислоухому, я с огромным облегчением вздохнул. Но радостное чувство длилось недолго. Оно немедленно улетучилось, как только я понял, что при виде такого количества крови могу запросто плюхнуться в обморок.

— По-моему, надо ехать к Турецкому, — предложила Дженис.

— Да, — согласился я. — Но сначала надо вызвать «скорую».