Питер Гитерс - Кот, который всегда со мной

Но он оказался мил и, узнав все, что ему хотелось, об I’objet ancienne, [18] Антикварный предмет (фр.). перенес внимание — догадайтесь, на кого?

— Очень красивый кот, — сказал он по-французски. («Le chat, il est très, très beau», — вот как это звучало.) Я улыбнулся и кивнул.

Он окинул взглядом Нортона и добавил:

— Et très sage. — Что означало: «И хорошо воспитан». А я всегда считал, что «sage» — значит «мудрый». И, торжествуя, замечал во второй книге, что многие французы понимают, какой Нортон умный и как это с их стороны поистине экзистенционально. Миллион читателей мне тут же прислали объяснение, что «sage» в отношении животных означает «спокойный», «воспитанный». Крах еще одной иллюзии и крах публичный. Но от того, как произнес это слово стоявший в магазине мужчина, мне стало чертовски приятно.

— Oui, — ответил я, давая понять, что даже если в какой-то момент жизни я и не знал, что значит «sage», все-таки могу немного parlez français. [19] Говорить по-французски (фр.). И снова его поблагодарил.

Мужчина, которому, как я определил, было лет шестьдесят — шестьдесят пять, обладал чрезвычайно приятной наружностью и налетом некоей утонченности, чем-то таким, что я не могу выразить, словно он мог небрежно накинуть на плечи пиджак, пройти сотни миль, и пиджак бы не упал. Обо мне ничего подобного не скажешь. Я даже поесть не могу, чтобы не размазать по рубашке большую часть продукта.

— Et il est très sophistiqué, [20] Он очень утонченный (фр.). — сказал мужчина.

— Да, очень утонченный, — кивнул я.

Хозяйка магазина принялась рассказывать приятному джентльмену о путешествиях Нортона и о том, что он известный литературный герой.

Это произвело на него должное впечатление. Мужчина улыбнулся, задал еще несколько вопросов о столе, сказал, что вернется, и вышел на улицу.

Я повернулся к хозяйке магазина, собираясь ей что-то сказать, но натолкнулся на мечтательный, отсутствующий взгляд.

— Je lui adore, — проговорила она. («Я его обожаю», но у нее это звучало так: «Я его оба-а-ажаю».) Я вежливо кивнул, а она, поняв по выражению моего лица, что я не понимаю, продолжала: — Неужели вы его не узнали?

Здесь я должен прерваться. У меня есть один пагубный изъян. Ладно, не знаю, пагубный или нет, но он часто ставит меня в неловкое положение. Я никого не узнаю. Именно никого! Если вижу человека вне окружения, у меня нет никакой зацепки. Вот пример, насколько это неудобно. Несколько лет назад у меня была встреча с одним актером. Мы проговорили три четверти часа в моем кабинете, прекрасно поладили, и все получилось как нельзя лучше, если не считать, что Дженис, чей кабинет в то время находился рядом с моим, страшно на меня рассердилась (впрочем, как все женщины в нашей компании) за то, что я не познакомил ее с известным человеком. Через два дня после этой встречи и через день после того, как Дженис перестала на меня кричать, нам пришлось поехать по делам в Лос-Анджелес. Мы, как обычно, поселились во «Временах года» и сели в лифт спуститься в холл. Лифт остановился этажом ниже нашего, и в кабину кто-то вошел. Дженис бросила взгляд на мужчину и сказала:

— О, мне кажется, вы знакомы?

Мужчина посмотрел на меня и улыбнулся.

— Питер, что вы здесь делаете?

Я поднял голову и не узнал его. Он догадался, что я понятия не имею, кто он такой, и пришел на помощь. Оказалось, это был тот самый актер, с которым я встречался в своем кабинете.

— Это же я, Мел, — сказал он. — Мел Гибсон.

Можете не сомневаться — Дженис была готова меня убить. Но факт остается фактом: в моем мозгу есть некий участок, не способный распознавать внешность людей и запоминать их имена. Кем бы они ни были. Думаю, это отчасти происходит потому, что я концентрирую внимание на других сторонах, а не на чертах лица. Помню, стоя в очереди в кинотеатр в Верхнем Ист-Сайде, я спросил у подружки:

— Ух ты, видишь того типа в идиотском парике?

— Ты имеешь в виду сэра Джона Гилгуда?

Но продолжим…

Видимо, тогда в Париже я подвергся одному из своих приступов психической заторможенности, потому что хозяйка антикварного магазина продолжала недоверчиво смотреть на меня.

— Вы его не узнали?

— Нет, — признался я.

Она покачала головой.

— Это Марчелло Мастроянни.

Печальнее всего в этом эпизоде то, что Марчелло Мастроянни в десятке моих любимейших актеров всех времен. А «Сладкую жизнь» я, пожалуй, поставлю на первое место как лучший когда-либо снятый фильм и раз в полтора года пересматриваю, чтобы определить состояние своей психики. Если в финале на меня накатывает ужасная депрессия, поскольку фильм невероятно депрессивный, я понимаю, что со мной все в порядке. И вот теперь, прежде чем хозяйка моего любимого антикварного магазина решила, что я достоин еще большего сожаления, чем она сначала подумала, я выскочил на улицу. Нортон немилосердно мотался у меня на плече, а я бежал, пока не догнал человека из лавки. Опередил шагов на двадцать, повернулся и, стараясь не волноваться, пошел навстречу. Посмотрел в лицо — никаких сомнений, это любимый актер Феллини. Он тоже, конечно, меня узнал. Как же иначе? Я был тем самым типом, которого он только что видел в антикварном магазине, с кем непринужденно беседовал, и с плеча у меня свисал тот же кот.