Нагиб Махфуз - Зеркала

— Я очень забочусь о ней, ни в чем она не знает нужды! Но порой мне хочется, чтоб она нашла себе другого мужчину и была бы с ним счастлива!

Я подумал о том, что история Дарии получила логическое завершение. Но до сих пор меня иногда мучают сомнения.

Случилось так, что Садека и меня одновременно познакомили с женой доктора Зухейра Кямиля. Садек пригласил всех нас прокатиться в Файюм, провести там ночь и вернуться обратно. Жену свою он с собой не взял, сославшись на то, что она занята с детьми. Через год после этой поездки Гадд Абуль Аля сказал мне:

— Я видел их вместе.

— Кого?

— Ниамат Ареф и доктора Садека Абд аль-Хамида в Кинг-Мариуте [66] Кинг-Мариут — городок недалеко от Каира. .

Скрывая охватившее меня неприятное чувство, я пробормотал:

— Быть может, это просто…

Но он, насмешливо перебив, запел:

Я подумал, что персона этого блистательного доктора заслуживает более пристального изучения с точки зрения ее духовной организации. Он много говорил о политике и искусстве, но ни словом не обмолвился о своей любви к Ниамат. Продолжал бывать у Зухейра Кямиля, продолжал, как и прежде, играть роль его друга и почитателя… От всего этого я стал испытывать к нему глубокую неприязнь, которая еще больше усилилась, когда в том же году я увидел Дарию в машине Гадд Абуль Аля на Шоссе пирамид. Я тотчас вспомнил о вилле неподалеку от пирамид, о которой говорил Аглаи Сабит, когда рассказывал о связи Абуль Аля с Амани Мухаммед, женой Абдо аль-Басьюни. Значит, Дария решилась вновь попытать счастья с легкомысленным, не внушающим доверия человеком. Нравственные проблемы, постоянно занимавшие меня, снова напомнили о себе. Я подумал о тех (а их немало), кто с пренебрежением называет эти проблемы «буржуазными», и сказал себе: как хорошо, что нам осталось не так уж долго жить в этом сложном и полном соблазнов мире!

Он был назначен к нам в секретариат в конце 1967 года. Двадцатидвухлетний юноша с дипломом лиценциата философии. С первого же дня он возбудил во мне острое любопытство. Сабри родился в деревне, но вырос и учился в Каире. Он был из семьи среднего достатка, три его сестры были замужем и работали.

— Вы знакомы с устазом Аббасом Фавзи? — спросил меня однажды Сабри.

— Конечно. Он был нашим начальником, пока не ушел на пенсию несколько лет назад.

— Где он сейчас живет?

— В Абдине. Хочешь с ним встретиться?

— Да, я хотел бы взять у него интервью для журнала «Наука».

— Ты сотрудничаешь в этом журнале?

— Я у них стажером…

— Если хочешь, можем пойти к нему вместе. Я давно его не видел.

Мы отправились к Аббасу Фавзи, который жил на верхнем этаже принадлежавшего ему дома в Абдине. Встретил он нас со своим обычным радушием. Сабри Гадд стал расспрашивать Аббаса о его исследованиях в области классической арабской литературы и, закончив разговор, хотел было уйти. Но устаз Аббас удержал его.

— Я не позволю тебе уйти, — сказал он, — пока ты не ответишь на мои вопросы. Меня серьезно интересует все, что касается молодого поколения. Будешь ли ты говорить со мной откровенно?

Юноша улыбнулся.

— Конечно.

— Только, пожалуйста, откровенно. Мы не на службе, и это не официальный разговор, поэтому, будь добр, говори правду.

— Я готов.

— Устаза интересуют вещи, — вмешавшись в разговор, пояснил я, — касающиеся не лично тебя, а всего вашего поколения.

— Я готов, — повторил Сабри Гадд.

Устаз Аббас устроился на диване поудобнее.

— Как вы относитесь к религии? — спросил он.

— Никто не интересуется ею, — просто ответил юноша.

— Никто?!

— Во всяком случае, большинство.

— Почему?

— Я не занимался выяснением причин. Возможно, потому, что в ней много неразумного, противоречащего науке.

— Но ведь, как известно, государство считает, что преподавание религии в школе должно быть обязательным, и высокий балл по этому предмету — необходимое условие для получения аттестата.

— Мы и проходим предмет, и даже получаем высокие баллы.

— Ты считаешь, что преподавание религии не оказывает влияния на убеждения?

— Абсолютно никакого.

— А дома? Разве в домашней обстановке ты не проникаешься духом религии? Твои родители верующие?

— Да, но они не молятся, не постятся и не говорят о вере.

— А среди студентов нет «братьев-мусульман»?

— Очень мало.

— Неужели среди учащихся нет верующих?