Вера Юдина - Человек под маской дьявола

Через час я вновь сервировала поднос, предварительно проверив все на вкус, и позвала Рихарда. Вторая попытка увенчалась успехом, я приготовила чай, и прибравшись на кухне ушла в свою комнату. Только там, я заметила, что моя одежда, насквозь промокла от липкой крови. Я стянула платье, оставив его болтаться на поясе и подошла к зеркалу. Кровь уже остановилась, но на коже виднелся глубокий порез, вокруг которого корочками торчала засохшая кровь. Я оторвала кусок от висевшего на гвозде полотенца, и попыталась смыть кровь холодной водой. Было невыносимо больно, но собрав все силы, я закусила губу, едва сдерживая слезы.

Скрипнула дверь, я обернулась. На пороге стоял Генрих. Я машинально закрылась руками, надеясь скрыть от него свою наготу, но он не обратил на это внимания. Взгляд его был направлен на рану — последствия его ярости. Генрих подошел, осторожно взял за руку, поднес к губам и поцеловал мой локоть. Я вздрогнула. Он посмотрел мне в глаза, и я не могла отвести от него взгляда. Я не могла понять, боюсь ли этого страшного человека, или мне все равно, что он со мной сделает.

Генрих забрал у меня тряпку, осторожно окунул в воду, и начал старательно смывать следы крови. А я продолжала неподвижно стоять, не отрываясь глядя на его склоненную голову. Когда он закончил, я быстро натянула платье, и застегнула пуговицы до самого ворота.

— Анни. — тихо назвал он мое имя. Он впервые назвал меня по имени. — Я не хотел сделать тебе больно… Прости… С завтрашнего дня, ты можешь спокойно передвигаться по городу.

Он протянул мне какую-то бумагу, увенчанную пафосным гербом и чужими печатями, и вышел. Что это было? Жест проявления милосердия? Нет! Таким образом он просил у меня прощения, намекая на незаслуженно оказанное доверие. Он ушел, а я долго стояла перед дверью, не зная как его понимать…

И что бы с вами ни случилось — ничего не принимайте близко к сердцу. Немногое на свете, долго бывает важным.

(Э.Ремарк «Триумфальная арка»)

На следующий день, когда Генрих с самого утра уехал по своим делам, я решила выйти в город. Я мечтала напиться неожиданной свободой. Мне было интересно, что же теперь творится в оккупированном Смоленске? Как живут люди? И самое главное — я мечтала отыскать свою сестру. Почему-то мне казалось, что я смогу найти ее в нашей квартире.

Я шла по улицам города, пряча глаза от наглых взглядов ухмыляющихся немцев. Я смотрела на людей, в оборванных одеждах, грязных, голодных, тех, кто сумел выжить после взятия города. Иногда попадались группы людей, на рукавах и спинах которых мелькали обрывки желтой ткани, изображающие звезду. Так немцы отмечали презренных своему хозяину евреев. Я шла и с ужасом вдыхала пыль и пепел оставшийся после разрушенных домов и зданий. Первым делом я отправилась на нашу квартиру, но застала там только одинокую фасадную стену, которая светилась зияющими дырами вместо окон. В том окне, что когда-то было нашим домом, я увидела обгоревший кусок занавески, которую когда-то шила наша мама. Некогда белая, с нежно пурпурными цветами, она стала словно символом позора и падения, всего того, чем прежде гордилась наша страна.

Простившись навсегда с местом, которое стало нам временным пристанищем, я направилась к госпиталю, вернее к тому месту, что прежде называлось госпиталем. После взятия города, немцы подорвали здание, где прежде мы спасали жизни, оставив только груду камней. Я обошла вокруг развалин, в страхе искусывая в кровь губы. Среди массы убитых солдат, что прежде охраняли наш госпиталь, я узнала того самого, что однажды дал мне папиросу. Узнала и того, что смущаясь и стараясь скрыть свою симпатию, часто заглядывался на мою сестру. Мы все знали о его тайной страсти, но сам он никогда в этом не признавался. Я сдерживала слезы, боясь расплакаться, и все бродила в развалинах в поисках сестры. Я боялась увидеть ее мертвой. К моему счастью, ее нигде не было.

Мне даже показалось, что дышать стало легче. Ведь если немцы поймали ее и доктора Измайлова, то вряд ли потащили бы куда-нибудь в другое место, для того чтобы убить… как я была наивна… я совсем не знала этого мира… мира нового, утопленного в крови и ненависти. Идеального мира создаваемого беспощадной рукой нацистов.

По дороге домой, я случайно столкнулась с группой людей, расчищающих дорогу. Хилые, слабые, едва живые, женщины, старики и дети, прилагая все свои силы, поднимали огромные обломки разрушенных зданий и относили их в сторону. Обходя одного старика, я случайно, спиной, толкнула девушку, только склонившуюся за камнем. Она тихо ухнула и едва не упала. Я успела обернуться и поймать ее за руку. Она подняла голову и я с трудом узнала в ней Сару Измайлову. На лице Сары хранился отпечаток недавних издевательств и побоев, у края глаза четко синел свежий след от окурка, губа привспухла и кровила, а на щеке белел едва заживший шрам.