Сергей Саканский - Когда приходит Андж

Никто этого романа не читал, неоконченные его черновики уничтожил огонь, впрочем, потеря для мировой литературы невелика…

Вернувшись с Таурики домой, едва избежав изуверской смерти и залечив свои раны, Стаканский оказался как без средств к существованию, так и без каких бы то ни было видов на будущее.

В начале марта он еще метался по городу, тунеядствуя, вздрагивая при виде милицейской формы, но уже в апреле с утра до ночи, как Мартин Иден, писал нечто новое для себя — не диссидентское, не кровавое, а первого сентября сидел, прилежно выпрямившись, в аудитории Литературного института, и секретарь комсомольской организации, вдоль доски расхаживая, руки за спину, словно молодой фашист, наставлял юношей и девушек: поступить, козлы, в институт было трудно, но еще труднее, гавно, удержаться в нем. Gaudeamus igitur!

Выйдя во двор, Стаканский тухлым взглядом окинул юную, возбужденную толпу молодых мужчин и женщин, которым предстояло разделить с ним пространство и время, хитро подумал: удержусь, за пять лет покоя душу дьяволу отдам, и вдруг услышал слово, которое всегда вызывало в нем тягостный, тихий во внешнем, оглушительный во внутреннем — стон:

— Стаканский!

Он медленно обернулся на зов, мир совершил пространственно-временной поворот, из-за плеча выехал от рождения Христова год тысяча девятьсот тридцать восьмой, поселок НКВД, игрушечная железная дорога, проволочный мост через Шумку и ниже — мост деревянный с бодро шагающим по жердям, милицейской кокардой сверкающим — Митрофаном Приходько.

— Откуда ты здесь? — обнявшись и охлопавшись, произнесли они почти одновременно, будто бы каждый спросил самого себя.

— Долгий разговор… — опять хором протянули они, как бы продолжая размышлять вслух.

Король почти не изменился — только увеличился в объеме, но, поскольку сам Стаканский изрядно вырос, он увидел перед собой все того же большеголового мальчика, который когда-то нассал ему в рот.

— Смехотворная штука — жизнь… И тапером был, и фотографом, в археологических экспедициях письки блудницам лизал. Помотало меня по свету, поносило… Жил в общежитиях, познал все клубки и сети человеческих отношений, запомнил сотни человеческих драм, я был дворником, дорожным мастером, кондуктором и даже — милицейской собакой, — над гранеными стаканами покачиваясь, откровенничал Король, и Стаканскому стало жалко его большую больную голову.

— Мой последний роман, — внезапно переменил он тему, — в котором с присущей мне ненавязчивостью муссируется мысль о строении Вселенной, написан в совершенно необычной, где-то даже модернистской манере. На первый взгляд, — Король двумя пальцами взял из вазы, щелчком подбросил и неуклюже поймал ртом небольшой грецкий орешек, с громким хрустом разгрыз и сплюнул шелуху на пол, — так вот, на первый взгляд это вполне добропорядочный, реалистический текст, но вдумавшись, проницательному читателю есть от чего сойти с ума. Роман состоит из пяти частей — по числу героев и — одновременно — по числу возможных человеческих чувств. В первой части доминирует зрение, но она беззвучна, во второй — добавляется обоняние, в третьей — осязание, затем включается довольно мощный звук, и лишь в последней, основной части романа, возникает вкус — таким образом, придуманный мною мир достигает совершенства. Это роман о музыке, о поэзии и живописи. Сюжет, — Король выбрал на овальном блюде воблу, из тех, что покрупнее, отломил ей голову, отбил, очистил и съел, облизав пальцы, — так вот, я говорю: сюжет занимает у меня самое последнее место, в сущности — это банальная и пошлая история — какая-то девка, какие-то ее мужчины… Роман мой называется «Каменный Гусь»… Юная девушка приезжает из провинции в Москву. Сначала ее любит музыкант, потом — поэт и, наконец, художник. Девушка эта — оборотень. Каждому она мучительно напоминает его первую любовь, и каждого в конце концов приводит к гибели… Как тебе идейка? — Король отправил в рот последний, начинавший подсыхать кусочек сыра и, не дождавшись ответа, но, несомненно, прочитав его на поддельно-восторженном лице собеседника, вдруг схватил его за локоть и радостно воскликнул:

— Кстати! Ты еще не видел Аню? Она ведь тоже здесь, в литературном, на втором курсе…

— Какую Аню? — сдавленно прошептал Стаканский, хотя уже и в глазах потемнело, и знакомая дрожь пробежала по груди.

— Аню Колобкову! Тоже, сука, выбилась в люди… Тихо! — Король прислушался к частым шагам в коридоре, подняв палец. — Легка на помине. Слушай… Давай разыграем ее. Ужас, как люблю пугать, помнишь нашу тыкву? Ты, братец, полезай-ка в шкаф, а?