Энтони Берджесс - Человек из Назарета

— Ему, вероятно, нужно было кого-то повидать, — предположил Симон. — Мы ведь не одни на свете.

Наступило долгое молчание. Было слышно, как внизу гремят посудой, как ругается повар. Фаддей сказал:

— Говорят, что приходила его мать и искала тело. Но было уже слишком поздно. Не смогли сдвинуть камень. Но на нем теперь есть что-то вроде надписи. Его имя.

— Чье? — спросил Андрей.

— Ты прекрасно знаешь чье, — ответил Симон. — Он теперь с нами — в некотором смысле, — хотя его самого здесь и нет, если ты понимаешь, что я имею в виду. Бедняга. А ведь никакой подлости в нем заметно не было. И он верил. Никогда мне этого не понять.

— Наивность может быть разновидностью предательства, — заметил Петр.

Он впервые сделал афористическое высказывание, и все посмотрели на него с уважением.

— Кто-то должен был это сделать. Нам всем повезло, я полагаю.

Случай своего собственного отречения он абсолютно стер из памяти, главным образом благодаря размышлениям над притчей о сыновьях, один из которых говорил «нет», но делал, а другой говорил «да», но не делал.

Пришел слуга с дымящимся блюдом в руках:

— Превосходная жареная рыба. Только сегодня из озера.

— Мы разве не мясо просили? — удивился Симон.

— Это общее наименование, — заметил Варфоломей. — Понятие «мясо» подразумевает и мясо рыбы.

— Там пришел какой-то человек, — сказал слуга, ставя блюдо на стол. — Не тот ли это гость, которого вы ждете? Высокий, в плаще. Если это он, вам не придется есть остывшую рыбу.

Слуга ушел, и было слышно, как он быстро спускается по лестнице. В то же время можно было различить тяжелые, неспешные шаги поднимающегося человека. Они переглянулись. Матфей с шумом откашлялся. Они начали неуклюже вставать, что нелегко было сделать тем, кто сидел у стены, поскольку стол был придвинут к ней слишком близко. На пороге появился высокий, дородный человек, укутанный плащом, с надвинутым на глаза капюшоном. Он быстро сбросил одежду на пол и улыбнулся. Иисус! Было видно, что раны на его руках почти зажили. Иоанн все сделал правильно. Оттолкнув стол и уронив при этом металлическое блюдо, которое со звоном покатилось по полу, закружилось на месте и улеглось, он бросился к Иисусу и обнял его, а тот, улыбаясь, все хлопал и хлопал его по спине.

— Рыба из озера. Хорошо. Попробуем.

Они поели, и он не оставил после себя ни крошки. Этот человек умер, был в могиле. Где был он, его сущность, его душа в день его телесной смерти? Спрашивать никому не хотелось. Иисус был весел и говорил охотно:

— Абсолютно все исполнилось. Вплоть до игры в кости на мое одеяние. Оно мне нравилось.

Теперь на нем была другая одежда — обычная. Где он нашел или купил ее? Они припомнили, что из его знакомых только у вставшей на праведный путь блудницы имелись какие-то деньги. Кстати, где она теперь? Виделся ли уже Иисус со своей матерью? Если нет, то намерен ли увидеться? Было много вопросов, которые им хотелось задать ему, но они не решались.

— «Делят ризы мои между собою, и об одежде моей бросают жеребий» [137] Пс., 21, 19. . Среди нас больше нет никого, кто мог бы тотчас же сказать: «Это из двадцать первого псалма Давидова, учитель».

Теперь все, за исключением, разумеется, самого Иисуса, чувствовали себя очень неловко.

— И все, что будет происходить теперь, — с того момента, когда я покину вас, — тоже предсказано. Проповедование покаяния и прощения грехов моим именем среди всех народов. И начнется это в Иерусалиме.

— Когда ты покидаешь нас, учитель? — спросил Петр. — И куда пойдешь?

— Куда? — переспросил Иисус, разжевывая хлеб. — В конце концов я пойду туда, откуда пришел. Когда? Пока не спрашивайте. Я покидаю вас — воскресший человек, который счастлив снова быть во плоти и жить во плоти. Вы хотите знать — где. Не спрашивайте и об этом, ибо я не знаю сам. Моя миссия подошла к концу, теперь должна начаться ваша. То, что народы должны узнавать, говорить им должны люди невоскресшие. Скажу, однако, что я буду на земле, но будет это только так, как говорил вам перед смертью.

— Перед смертью… — задумчиво произнес Петр, ошеломленный смыслом этих слов. — Ты умер, и ты вернулся. В этом трудно разобраться. — Он задрожал.

Иисус похлопал Петра по спине, как если бы тот подавился рыбьей костью.

— Трудно разобраться, — повторил Иисус. — Умирать мучительно, но сама смерть — ничто. Запомните — есть умирание, но смерти нет. Запомните то, что я говорил и делал перед тем, как умирать. Хлеб и вино — Божьи дары, и слово, столь же осязаемое. Теперь слово — ваше, и вашими будут триумф и власть, а еще — страдания. Стезя, как вы теперь знаете, будет нелегкой.