Энтони Берджесс: Человек из Назарета

— Послушай, ты! — сказал Фома, потрясая кулаком. — Может быть, мы люди и не очень грамотные, но мы и не дураки и не собираемся терпеть, когда нас называет дураками какой-то неизвестный, который шагает рядом, но боится показать свое лицо. Дурак-то ты как раз и есть, поскольку не имеешь никакого понятия о том, что греки называют логикой. Слова «человек был послан от Бога» и знание о том, что он был послан Богом, — это вовсе не одно и то же.

— Мы знаем Писание и верим тому, что там сказано, — произнес Матфей.

— Вы верите, что исполнятся пророчества? Пророчества о пришествии Сына Божьего?

— Конечно же верим.

— Вы верите, что пророчества уже исполнились?

— Послушай! — произнес Фома и остановился, чтобы стать перед незнакомцем, который был вынужден тоже остановиться. — Кто бы ты ни был, приятель, но то, чего я хочу, очень просто. Чтобы я мог видеть его перед собой, ибо видеть значит верить. И прикоснуться к его ранам этими пятью пальцами и этими, и…

— Если ты хочешь прикоснуться к ним десятью пальцами, Фома, тебе лучше отбросить свою палку.

— Откуда тебе известно мое имя?! Кто назвал тебе мое…

И тут он увидел и упал на колени.

— Встань, Фома. Встань, Матфей. Благословенны те, кто верит, не видя. Теперь можешь прикоснуться, Фома.

Несколькими неделями позже, вечером, одиннадцать учеников сидели за столом в верхней комнате постоялого двора, находившегося недалеко от Галилейского моря. Слуга, развязный молодой человек с маленькой щепочкой, вставленной между зубами и служившей чем-то вроде игрушки для его языка, войдя, спросил:

— Мне сейчас подавать?

— Еда горячая или холодная? — спросил Симон.

— Когда принесу, будет горячая. А станете ли вы есть ее горячей — дело ваше.

— Тогда неси, — сказал Петр. — А нам понадобятся еще одно блюдо и одна чаша.

— Значит, будет еще кто-то?

— Пока мы не знаем, но думаем, что так, — ответил Фома.

— Тогда вам лучше было бы оставить для него немного места, не так ли? сказал слуга и вышел, чтобы принести хлеба и кувшин вина.

Ученики, сидевшие на скамье, близко придвинутой к стене, начали неловко сдвигаться, не зная, где оставить свободное место.

— Он может сесть рядом с тобой, как прежде, — сказал Иоанну Фома.

— Последний раз нам вместе было совсем неплохо, — произнес Андрей. — Месяц назад или около того. А кажется, годы прошли.

— Теперь нас одиннадцать, — сказал Петр. — Нам следует ожидать еще кого-то.

— Может быть, он найдет кого-то и приведет с собой, — предположил Матфей.

— Нет, — возразил Петр. — Думаю, теперь это уже зависит от нас самих.

— От тебя, — поправил Варфоломей. — Должны ли мы теперь называть тебя «учитель»?

— Нет, лучше «Петр». Просто «Петр». Насчет этого твоего сна, Филипп. Я уже становлюсь немного похож на Фому и перестаю доверять. В старые времена мы были более доверчивыми. Он не говорил, в какой день придет, в какое время?

— Я уже рассказывал тебе, — отвечал Филипп с некоторым раздражением, — и мне это смертельно надоело. Он тогда песенку спел.

— Спой нам ее еще раз, — попросил Фаддей.

— Да, пусть споет, но нам не надо никаких завываний на этой дудке, — сказал Фома.

Филипп просто прочитал ровным голосом коротенькое четверостишие:

— «Последний» — вот что непонятно, — заметил Матфей. — Как раз такие же сны бывали в прошлом — у Иосифа [136] См.: Быт., 37, 39–48, 50. ( Примеч. перев. ). и у других. Но сны никогда не бывают ясными и понятными.

— Последний ужин, — предположил Симон. — По-моему, это очевидно. Но тот ужин не был последним.

— Если мы не увидим его снова, — рассуждал Андрей, — значит, был последним.

— Вы уверены, что это был он? — спросил Петр, посмотрев сначала на Фому, потом в другую сторону — на Матфея.

— Да, он, — подтвердил Матфей, а Фома при этом фыркнул.

— И он просто исчез?

— Как птица. Повернулся, пошел и исчез. Ведь так было, Фома?

— Но это он был? — повторил Петр.

— Послушай, — отвечал Фома, — ты ведь меня знаешь. Я всегда был… как это называется?

— Скептик, — подсказал Варфоломей.

— Я прикоснулся к нему, а он мне потом и сказал эти слова насчет того, что лучше верить, не видя. И все же у меня по данному вопросу имеются свои соображения, но это не так важно. В общем, здесь нет никаких сомнений. Ведь так, Матфей?

— Все же я одно не могу понять. Если он добирался до Галилеи, то почему тогда не пошел с нами дальше?