Дорис Лессинг - Бабушки (сборник)

На палубе, под ветерком, бойцы почувствовали себя лучше. Слышался неустанный плеск волн, невидимых в кромешной тьме. Все осознавали грозившую им опасность. Войсковой океанский конвой не движется со скоростью медленного суденышка. Громадный военный транспорт, перевозящий личный состав, — излюбленная мишень противника. Судно следовало во главе корабельной группы, в которую входили два эскортных эсминца, предназначенных для отражения атак подлодок противника. До Кейптауна путь лежал неблизкий, предстояла остановка во Фритауне — на дозаправку и пополнение продовольственных запасов. Подлодки рыскали в гаванях обоих портов, шныряли по Атлантическому океану, топили военные суда. Бойцы об этом знали, хотя их никто не предупреждал. Они столпились у планшира, на темной палубе, глядя в бескрайнюю ночную мглу. Нет, лучше спуститься в тесный трюм, в самое чрево исполинской громадины, туда, где существует иллюзия безопасности, где защищают стены корабля.

В этих тревожных размышлениях прошла первая ночь плавания.

Спать в парусиновой койке непросто, приходится привыкать. На столе расставили миски для завтрака. От качки постоянно тошнило, миски пришлись кстати. Бойцы вываливались на пол, чертыхались, падали, набивая синяки и шишки, и снова забирались в койки.

Холодным пасмурным утром корабль вошел в Бискайский залив. Капрал Кларк, по-прежнему страдая от морской болезни, встревоженно отдал распоряжение приступить к завтраку, хотя понятия не имел, правильно ли это. Многие сержанты, расквартированные на верхних палубах, поближе к лейтенантам, с коек вставать не собирались.

Джеймс и Руперт запихнули в себя пару ложек овсянки и тут же пожалели об этом.

Поступил приказ строиться на палубе. Капрал Кларк поднялся к сержантам. Выяснилось, что морская болезнь подкосила почти всех. На ногах был лишь сержант Перкинс. Он спустился к бойцам и пришел к выводу, что построение лучше отменить.

Бискайский залив штормило. От качки страдали все; от трюмов до кают корабль пропитался едким запахом блевотины.

Подвесные койки, стукаясь боками друг о друга, раскачивались вместе с кораблем. На палубе, среди кипящих свинцовых валов, было еще хуже. К вечеру транспортное судно превратилось в громадный лазарет. Некоторые бойцы оказались неподверженными морской болезни и вызвались помогать на кухне, надеясь поживиться лишним пайком. Вместо этого их заставили убирать рвотные массы в каютах и на палубах.

Взвод «Б» считал, что их разместили в чертовой дыре, в самой глубине корабля, но под ними располагался еще один уровень — вместительные трюмы, куда провели вентиляцию при переоснастке корабля. До войны там находились багажное отделение и продуктовый отсек, а теперь они были битком набиты военнослужащими, которые задыхались от духоты и жуткой вони. На третьи сутки бойцов на палубе «Е» разбудили громкие крики откуда-то снизу. Солдаты поняли, что их соратникам выпали муки пострашнее — клаустрофобия. Впрочем, клаустрофобией теперь страдали почти все: внутри смыкались и давили стены корабля, снаружи душила тяжелая мгла — не было видно ни линии горизонта, ни звезд, ни луны, ни туч. Всеобъемлющая, всепроникающая тьма.

На четвертую ночь взвод «Б» в полном составе — даже капрал Кларк не стал протестовать — выбрался на палубу. Бойцы растянулись у бортов и смежили веки. Один Руперт Фитч чувствовал себя прекрасно. Он оперся спиной в бортик, склонил голову на колени и вполголоса замурлыкал какую-то мелодию. Исполинский корабль, ритмично раскачиваясь на волнах, гордо и упрямо двигался вперед, в темноту. Утро не принесло изменений. На палубу высыпали люди из трюмов. Капрал Кларк, командир взвода «Б», лежал у бортика ничком, обхватив голову руками и раскачиваясь вместе с кораблем.

По трапу сбежал сержант Перкинс по кличке Рыжик — коренастый коротышка с ежиком морковно-рыжих волос. За время службы он выработал в себе агрессивную воинственность, приличествующую сержанту. Морской болезни он избежал, однако, проведя трое суток бок о бок со страдающими бойцами, подавил в себе желание заорать: «Собраться и встать в строй!» Несчастные лежали на палубе в лужах блевотины. Вдобавок, у многих начался понос.

О суровом нраве сержанта Перкинса было известно всем. Он старался быть «строг, но справедлив», как говорили солдаты, но сегодня в этом не было нужды. Сержант направился в расположение взвода «Б». Пол, залитый рвотными массами, усеивали осколки битой посуды. Вонь стояла жуткая. Сержант Перкинс задумался. Его подопечные находились на палубе «Е», солдатами в трюмах он не распоряжался. Но до палубы «Д», где разместили сержантский состав, уже дошли слухи о положении в трюмах: капралы сообщили, что необходимо принять какие-то меры. Перкинс решил провести проверку. Он спустился по трапам в трюм — громадное сумрачное пространство, где гулко раздавались стоны несчастных солдат, лежавших в подвесных койках. Те, кто мог ходить, нарушили приказ и отправились на палубу «Д». Преступное нарушение приказа командования! Подобные беспорядки необходимо пресечь раз и навсегда. Сержант Перкинс понял, что ему надо подняться на палубу «В», доложить офицерам о необходимости изменить приказ и разрешить бедолагам из трюма выходить на палубы.