Дорис Лессинг - Бабушки (сборник)

— Ты мой папа? — спросила она у Томаса, по ее огромным черным глазам было видно, насколько тяжело ей все это дается.

— Да, дружище, типа того, — сленг, которого он нахватался за время жизни в Америке, в такие моменты сильно выручал.

— Если ты — мой папа, то ты — моя бабушка, — объявила Мэри, поворачиваясь к Джесси.

— Именно так, — поддержала ее Джесси.

— А ты кто? — спросила она у Эдварда. От нее не ускользнуло, как он заколебался перед ответом.

— Я твой дядя, — он тоже улыбался, но не так, как его мать.

— Я буду жить у вас? — спросила Мэри.

Эдвард бросил резкий взгляд на Джесси: хоть теперь ясно, что им нужно?!

— Нет, Мэри, — ответила Виктория. — Разумеется, нет. Ты будешь жить со мной.

— И Диксон?

До Стэйвни только что дошло, что у нее был еще один ребенок от другого отца.

— Да, ты, я и Диксон.

С учетом этих трудностей все прошло хорошо, и под конец Джесси поцеловала Викторию. Томас тоже, по-братски, Эдвард снова заколебался, а потом тепло обнял ребенка.

— Добро пожаловать в семью, — приветливо сказал он, хотя это и прозвучала немного похоже на судебное распоряжение.

Эдвард был недоволен, что встреча состоялась до анализа ДНК.

Виктория возвращалась домой, не зная, чего добилась, и в какой-то мере сожалела, что вообще позвонила Томасу, а потом она вспомнила Сэма и заплакала, ведь ее муж был таким надежным человеком. Не только римляне канонизируют кого попало. Если бы пару лет назад Виктория могла заглянуть в будущее и услышать, что она будет думать и говорить о Сэме после смерти, она бы не поверила.

Все это, каждый внезапный поворот, обсуждалось с Бесси, как правило, в темноте спальни Виктории. У Бесси — в бывшей квартире Филлис — стало просто невыносимо. Мальчишки, уже шестнадцатилетние юноши, совсем от рук отбились. Мать едва-едва удерживала их в узде, а Бесси они вообще не слушались. Квартира принадлежала им столько же, сколько и ей, о чем они постоянно напоминали, но все счета оплачивала она одна. Они воровали машины целиком и на запчасти, зарабатывая на то, что было нужно им. Бывало, что Бесси заставала дома пьяных или обкуренных ребят, квартира превращалась в свинарник. И ей регулярно приходилось за ними убирать. Свою комнату она запирала на замок, чтобы братья с их дружками не взяли ее деньги, но таких замок на двери вряд ли удержал бы. Полицейские знали их шайку и время от времени забирали одного или парочку. «Они в итоге попадут в тюрьму», — сказала Бесси Виктории, а та и спорить не стала. «Тогда, возможно, вся квартира будет моя», — вероятно, думала Бесси, но вслух этого не говорила. После смерти Филлис осталась пустота, постоянно напоминавшая, что некоторые люди в целом представляют собой куда больше, чем сумма их частей. Ее влияние было огромным — и во всем этом доме, и за его пределами. Люди часто приходили сказать Бесси, как много для них сделала ее мать. «Жаль, что она для меня теперь ничего не может сделать», — думала Бесси, но вслух не говорила. Ей хотелось бы позвать жить к себе лаборанта с Ямайки, если бы только ситуация позволяла. Он был благоразумным мужчиной, Филлис бы одобрила — но не имел собственного жилья. Бесси, считай, тоже. Поэтому теперь она снова спала в одной комнате с Викторией.

Бесси посоветовала подруге сделать тест ДНК. Виктория раньше о таком и не слышала. Они вместе начали сочинять письмо к Стэйвни, переписывая его снова и снова, Бесси все казалось надежным и корректным, а Виктории — сухим и недружелюбным. Письмо, которое в конце концов получил Томас, было написано дрожащей рукой заплаканной Виктории, вокруг которой валялись изорванные черновики. Она пошла отправлять его в четыре утра, рискнув пройтись по мрачному району и думая о том, что если ее захотят ограбить, это будут никчемные братья Бесси либо их дружки.

«Дорогой Томас, меня крайне расстраивает мысль, что ты можешь подумать, будто я пытаюсь возложить на тебя и твою семью какие-то обязательства. Я так волнуюсь, что плохо сплю. Я бы предпочла сделать вам с Мэри анализ ДНК, по которому можно судить, ты ли отец ребенка. Пожалуйста, напиши или позвони и скажи, что думаешь. Я не хочу навязываться». Она рвала письмо несколько раз, потому что первое заканчивалось словами «с любовью» — нет, это, разумеется, слишком дерзко. Но потом Виктория вспомнила их лето и подумала: как же тогда написать — «с добрыми пожеланиями»? И она переписывала, то с любовью, то с добрыми пожеланиями, потом, измучившись, написала: «С самыми лучшими пожеланиями», сбегала, отправила письмо и рухнула на кровать.