Дорис Лессинг - Бабушки (сборник)

Так что Томас сообщил:

— У меня есть дочь, я ее видел, она просто куколка, — в духе гонщика, у которого появился шанс поравняться с лидером.

— Надеюсь, ты учел все возможные юридические последствия, — проговорил Эдвард.

— Ой, ну не будь таким, — ответил Томас.

Джесси Стэйвни глубоко задумалась. Пышная копна золотистых волос, сохранившихся в воспоминаниях Виктории, уже седела, сейчас они были завязаны на затылке черной ленточкой, которая от тяжких усилий держаться на месте тоже уже смялась и начала покрываться сединой. Ее сухое лицо было красивым, огромные зеленые глаза деликатно подчеркивались совсем белыми веками. Джесси всматривалась в перспективу, преподнесенную ей судьбой, если не сказать — роком. Ее выразительные руки сложились в жесте молитвы или раздумья, и она опустила на них подбородок.

— Я всегда мечтала о чернокожем внуке, — задумчиво сказала Джесси.

— Боже мой, мама ! — воскликнул Томас, которого зацепила не столько ее сентиментальность, сколько, быть может, мысль о том, что ей бы впору украшать нос корабля, так неустрашимо смотрела Джесси в глаза надвигающейся буре, баллов в восемь-девять.

— Что такое? — спросила она. — Ты что, хочешь, чтобы я тебя вышвырнула?

— Ну, Джесси. — Эдвард попытался успокоить их натренированной улыбкой. — Возможно, это шантаж, вы об этом подумали?

— Нет, — ответил Томас, — о деньгах она ничего не говорила.

— Классический шантаж.

— Разумеется, мы должны дать ей денег, — сказала Джесси.

— Нет, разумеется, не должны, пока не убедимся, что это правда.

— Я не сомневаюсь, что правда, — настаивал Томас. — Ты ее не знаешь. Виктория не из тех, кто так поступает.

— Все очень просто выяснить, — не унимался Эдвард. — Пусть сделает тест ДНК.

— Боже, как ужасно! — сказал Томас.

— Да, это определенно звучит агрессивно, — добавила Джесси.

— Тебе решать, — сдался Эдвард. — Эта семья чьих угодно внебрачных детей может растить годами.

— Нет, — ответил Томас, — она хорошая.

И добавил, вскрыв наконец одну из причин своей гордости, от которой он просто светился:

— Папа будет рад.

— Будет, он же человек последовательный, — согласился Эдвард.

— Нет, последовательности от Лайонела не ждите, — возразила Джесси. О бывшем муже она говорила исключительно с беззаботным презрением. Отчасти это было связано с тем, как они расстались, отчасти — с ее энергичным участием в движении феминисток.

Лайонел был мужчиной привлекательным, даже неотразимым, и крайне неверным, так что ей пришлось его выгнать.

— Люби тебя, люби твои измены! — кричала она. — А я не люблю!

— Справедливо, — спокойно ответил он.

Они часто встречались, каждый раз ссорились и называли это полюбовным разводом.

Лайонел оплачивал обучение сыновей и, с учетом ненадежности актерской жизни, одежду, пропитание, поездки и все остальное — от случая к случаю. Раньше родители жутко ссорились из-за того, как воспитывать мальчиков, но сейчас уже меньше. Отец, старомодный социалист-романтик, настоял, чтобы они оба пошли в обычную школу, это в те времена было популярно в его кругу. «Либо потонешь, либо выплывешь». — «Либо добьешься, либо умрешь», — парировала жена. Хотя Эдвард в младших классах учился в школе с названием «Беовульф» — там же, где и Виктория, — и вышел оттуда бледным, худым, загнанным, с трудом засыпал и ужасно заикался, это не помешало отцу настаивать на том, чтобы через то же прошел и младший, Томас. Эти его предписания принесли плоды для обоих сыновей, хотя и разные. Эдвард научился сочувствовать обездоленным, то есть «другим людям», и это сочувствие жгло его, подобно мукам совести. «Ты как будто берешь на себя ответственность за работорговлю! — иногда кричала на него мать. — Ты лично не виноват в том, что людей вешают за кражу буханки хлеба или кролика». Томас же приобрел любовь к черным девушкам и черной музыке — в таком порядке. Эдвардом можно было только восхищаться, а Томасом? И вот теперь он, студент последнего курса университета, оказался отцом шестилетнего ребенка.

— Я считаю, что лучше всего будет попросить ее встретиться всем вместе — она с ребенком и вся наша семья, включая Лайонела, — сказала Джесси.

Виктория отнеслась к этому как к испытанию, но однажды в воскресенье все же пришла и привела с собой Мэри, застав дома Эдварда и Джесси.

Это было и в самом деле невыносимо, в основном потому, что Эдвард оказался таким величественным и надменным. Он подверг Викторию перекрестному допросу, словно не верил ей. Он сидел напротив Джесси за столом в той огромной комнате, что они называли кухней, она же сидела во главе, печально поседевшая, и время от времени вспоминала улыбаться Виктории и ребенку. Напротив них сидел Томас, он был настолько доволен собой, что ему даже захотелось флиртовать. Девочка, которую на этот раз нарядили в белое платье и заплели белыми лентами, сидела на горе подушек и вела себя до боли прилично. Ее предупредили, что сегодня она познакомится со своей второй семьей, но она особо не поняла, что это значит.