Дельфин де Виган - Отрицание ночи

– То, что вы делаете, дорогая королевна, не очень-то приятно, совсем неприятно.

Я просыпаюсь в поту, подпрыгиваю на кровати.

Мужчина, которого я люблю и которому позже перескажу сон, но которому я не в силах, однако, передать свой страх, спит рядом. В доме тихо. Спустя несколько секунд мой пульс уже не так частит.

Но заснуть я не могу. Ни на минуту.Я знаю, к чему стремлюсь.

Часть вторая

Мама с папой почти семь лет жили вместе в квартире на улице Огюст-Лансон в тринадцатом округе Парижа. Я довольно плохо помню эти места. Никогда туда не возвращалась. Когда я начинала писать книгу, я хотела оставить десяток пустых пронумерованных страниц без текста. Мне казалось – пустота лучше слов сможет выразить мое отношение к вышеупомянутым семи годам брака.

Но я ошиблась.

Мой отец работал поначалу в агентстве Жоржа, затем, когда агентство перестало существовать, – административным директором в банке. Люсиль не работала, она занималась мною и моей сестрой Манон, родившейся через четыре года после меня. Со стороны Люсиль и Габриель выглядели красивой парой. Они ужинали у друзей, ездили по выходным на природу, к родителям, водили детей в парк Монсури. Они любили друг друга, они ошибались, они прощали – в общем, все банально на первый взгляд.

Я не могу писать о времени, которое Люсиль провела с моим отцом.

Это пустое пространство, глава без продолжения. Еще до того, как я начала книгу, я знала, что не смогу рассказать о Люсиль и Габриеле. Поэтому я долго не приступала к работе.

Семь лет с моим отцом – семь лет глубокого одиночества (так Люсиль часто говорила), семь лет саморазрушения (так я говорю). Встреча Габриеля и Люсиль представляется мне столкновением двух больших страданий, двух болей. И несмотря на то что в математике два минуса дают плюс, в жизни два минуса обернулись жестокостью и горем.

Я не говорила о Люсиль со своим отцом, я только попросила отдать мне ее документы, в частности полицейский отчет, составленный через несколько лет после развода, когда Люсиль впервые попала в психиатрическую лечебницу. Отец без проблем прислал мне бумаги почтой на следующий же день. Мой отец удивляется тому, что я, создавая книгу о женщине, которую он любил и ненавидел больше всех на свете, не прислушиваюсь к его мыслям. На самом деле, мой отец ничего не знает. Он переписывает свою историю, а заодно и историю Люсиль, по причинам, о которых здесь речь не пойдет.

Чтобы соблюсти равноправие, я решила не интервьюировать ни одного из мужчин Люсиль – ни Фореста, ее первую платоническую любовь, ни Небо, ее большую страсть – хотя они присутствовали на похоронах. Таким образом я доказывала отцу, что дискриминации он не подвергается. Думаю, он не поверил.

Я рада, что не разговаривала с мужчинами Люсиль. Я бы не хотела знать, какой женой или любовницей была моя мать. Это меня не касается.

Я пишу о Люсиль с точки зрения слишком рано повзрослевшего ребенка, я пишу о загадке Люсиль, такой близкой и одновременно далекой, о Люсиль, которая не обнимала меня с тех пор, как мне исполнилось десять лет.

Люсиль оставила Габриеля, когда ей стукнуло двадцать шесть. Сначала несколько недель мы жили у бабушки с дедушкой в Версале, я там даже в школу ходила. Этот период для меня окрашен в бледные, едва различимые тона. Отец в итоге приехал в Версаль, забрал меня и сестру, потом нас забрала Люсиль, потом – снова Габриель. Так продолжалось, пока родители не оформили развод официально.

Позже Люсиль поселилась с другим мужчиной на улице Матюрен-Ренье в четырнадцатом округе. С Тибером Люсиль познакомил Варфоломей, который к тому моменту стал художественным директором в рекламном агентстве. Тибер походил на великана с рыжими волосами, он работал фотографом. Мы смотрели на него снизу вверх, боялись его и думали, что он прилетел с другой планеты.

Единственное яркое воспоминание тех лет – помимо шоколада, который Люсиль растапливала и намазывала на булку, и телепередач по четвергам, где мальчик Самсон в плаще рассказывал разные истории – страшная мамина зубная боль. Она мучилась и рыдала от бессилия несколько дней. Таким образ матери отпечатался в моей памяти. Тогда, да и позже, я ничего не могла поделать с маминой болью.

Развод моих родителей, столь же банальный, сколь и тяжелый, сопровождался безжалостной битвой за детей, в которой каждая из сторон собирала свидетелей и более или менее успешно доказывала свое превосходство. В конце концов, суд признал Люсиль виновной в адюльтере, однако оставил право опеки за ней (по другой версии Габриель уступил нас маме). Мне тогда исполнилось шесть лет, Манон – два года.