Эустакиу Гомиш - Любовная лихорадка

Слуга 58

Никаких сомнений: Алвин говорил о Лусио, единственном из освобожденных негров, кому позволялось ходить по дому. Он был кем-то вроде сторожевого пса и порой ночевал в комнате для гостей. Сдержанный и скрытный, но не дурак: у него были любовницы и дети. Он мог рассчитывать на снисходительность барона, смотревшего на похождения слуги сквозь пальцы. А негры — это негры, что уж тут. Принимая соляные ванны, Анжелика обычно звала его — потереть себе спинку.

Садовник 112

Когда бесхозные кони появились в городе, пустившись на лужайки, в сады и огороды, садовник решил возвести укрепления вокруг вверенной ему территории. Но однажды он забыл запереть дверь в оранжерею, туда зашел белый конь и начал жевать гортензии. Садовник попытался прогнать его кнутом, но конь повернулся к нему мордой и встал на задние ноги. Казалось, он не только умеет думать, но и постоянно увеличивается в размерах. Иначе как он мог подняться по лестнице на веранду и постучать в дверь передними копытами? К сожалению, садовник имел привычку пить, и его высмеяли. Возможно, несправедливо, — другие садовники города рассказывали (или держали про себя) похожие случаи. Бывший раб барона Итапура в предсмертном бреду пытался отогнать от себя двенадцать коней, причем один из них, огненного цвета, был Иудой Искариотом.

Ж. Б. Канастра 1

Несмотря на его выпады против меня и моего неизлечимого провинциализма, он — необходимое звено этой хроники. Он обеспечивает связь времен, он — единственный из наших современников, кто знал Луиса Алвина; я познакомился с ним в исключительно благоприятный момент, когда Канастра был готов рассказать все, что знал. Я не очень-то полагался на его память, однако думаю, что основу истории он помнил хорошо, к тому же образ Анжелики оживил его память. В конце 70-х мы с ним делили на двоих квартирку в Кампинасе, но почти не виделись: «мумия» (так его звали из-за возраста и высохшей кожи) работал по ночам — не знаю, где, — и возвращался домой через полчаса после моего ухода. Что он пользовался моими тетрадями, это ладно; проблема встала, когда в нескольких газетах он высмеял мои труды. (Я опубликовал тогда несколько заметок в разделе «Смесь», не обратившись к бесценному носителю исторических сведений .) К счастью, эти насмешки прошли незамеченными. Кроме того, он не платил за квартиру в срок, считая, что я — его должник из-за историй, которые он мне рассказывал. Когда я приходил, квартира была перевернута вверх дном: везде сигарный пепел, книги, газеты. Терпение мое окончательно лопнуло, когда он притащил своего брата, примерно в том же жанре, и тоже члена Кампинасской Литературной Академии. Я едва не спустил этого персонажа с лестницы.

Узнав, что Канастру задавили насмерть, я испытал известное облегчение, смешанное с горечью, но несильной. Переходя улицу, он выронил книгу, а когда пытался ее подобрать, был сбит фургоном. На похороны я не пошел.

Анжелика, самка 122

«Он обошелся со мной как с самкой», — написала Анжелика и улыбнулась. Громадное расстояние между плаксивым тоном дневника («покрытая и униженная») и ее истинными чувствами говорило о таланте Анжелики к драматизации. Если чего не происходило, это следовало выдумать. Конечно же, она всячески способствовала тому, чтобы все происходило так, как оно происходило на самом деле. Во-первых, выйдя из ванной, Анжелика накинула лишь прозрачный пеньюар; во-вторых, она вышла на лестницу расчесать волосы перед зеркалом, зная, похоже, что Алвин в нетерпении; и в-третьих, она попыталась скрыться на четвереньках, когда Алвин прижал ее у перил. Так она выставляла напоказ розовую попку; Алвин пустился догонять, настиг ее на седьмом прыжке, схватил за плечи, — и пеньюар сполз наполовину. Анжелика содействовала Алвину и дальше, включая сцену, описанную в дневнике, когда он, ввинтившись в нее сзади, погнал ее наверх.

Алвин 115

Отчетливые воспоминания о том приключении в гимназии всегда преследовали Алвина перед сном — так, что он не мог думать ни о чем больше:

Лицо Анжелики, повернутое в сторону стены с объявлением, полузакрытые глаза, говорившие о капитуляции тела, Алвин, работающий внутри нее, между тем как объявление грозило: «Санитарное состояние города внушает опасения».

Он вошел в нее сзади — Анжелика наклонилась над письменным столом, — белизна церковных стен за окном бросала отсвет на ее бедра, придавая им туманную, сонную нежность. И тогда в дверь постучали.