Юрий Черняков: Узбекский барак

Игорь тоже хотел посмотреть, но его оттерли старшие ребята. Когда он услышал стоны, то решил, что стонет мать Мансура. Потом начались крики, и он подумал, что теперь Мансур за что-то избивает «тетку». И вместе с тем почувствовал неясный страх перед тайной, которая могла ему открыться за этой дверью; он попятился, чтобы незаметно сбежать, но пацаны подтащили его силой к самой двери: «Смотри!».

Он зажмурился изо всех сил и не открывал глаз, несмотря на щипки, пинки и подталкивания.

Потом «тетка» уходила — с красными пятнами на лице, еще больше ссутулившись, ни на кого не глядя. Кто-то свистнул, она вздрогнула и побежала. Засвистели и другие, но тут дверь снова открылась и вышел Мансур. Не глядя ей вслед, он закурил папиросу из выигранной пачки.

Когда кто-то из «шестерок» сказал ему про Игоря: мол, специально зажмурился, чтобы не смотреть, Мансур промолчал. А на другой день рассказал малышам, откуда они взялись.

Так Игорь узнал главную тайну детства: откуда и как получаются дети. Никакая другая информация не производила подобного впечатления, казалось, теперь знаешь все.

С тех пор, если недовольный Рахман слонялся в коридоре, а окно их комнаты было завешано одеялом и у дверей собирались пацаны, это означало: пришла очередная «тетка». Потом в бараке долго и со знанием дела обсуждали подробности: за сколько карточек, постарше или помоложе предыдущей.

Алексей рассказал, что, когда умерла мать Мансура, а Рахмана отправили в детский дом, Мансур несколько раз сбегал на фронт. Оттуда его возвращали и снова ставили к станку. После войны он сбегал уже из тюрем и лагерей. Живым так и не вышел.

Именно от Мансура новоприбывшие пацаны узнавали — поклявшись, что никому не скажут, — почему их барак назвали «узбекским».

До этого, сколько бы Игорь ни спрашивал мать, она всегда переводила разговор на другую тему.

Оказывается, незадолго до их приезда здесь заживо сгорели прежние обитатели барака — молодые узбеки, они же нацмены. Сладковатый запах горелой плоти — это все, что от них осталось.

Мансур подробно и живописно описал, как они выглядели: обгоревшие трупы со скрюченными конечностями, с остатками халатов на телах и тюбетеек на головах. И еще добавил, что с тех пор узбеки приходят в свой барак каждую ночь, чтобы согреться.

Одну такую тюбетейку он оставил себе и показывал всем желающим: почерневшую, с торчащими нитями серебряного шитья.

Той же ночью барак разбудил разноголосый плач: обгоревшие трупы приснились сразу нескольким малышам.

Когда заплакал маленький Игорь, мать встала и зажгла керосиновую лампу. Всхлипывая, он прижался к ней, но не стал, помня угрозу Мансура, рассказывать свой сон. И к середине дня про него забыл. Следующей ночью узбеки вернулись в свой барак, и снова все проснулись от дружного рева.

По прошествии недели все мало-помалу успокоились, только Игорь продолжал плакать по ночам.

Он уже боялся заснуть и каждый раз, укладываясь, долго не отпускал мать. Но матери ничего не объяснял из страха перед Мансуром. И уступил ее настойчивым просьбам, только когда она, поговорив с соседками, сказала, что знает, кто приходит к нему по ночам.

Она никак не могла понять, где он мог увидеть узбеков — без нее Игорь нигде не бывал, а они им не встречались.

Теперь каждое утро он описывал, как выглядели узбеки ночью. И мать решила рассказать о случившемся. Но далеко не все.

«Они теперь не живут, а только пахнут?» — спросил он у матери, когда та закончила рассказ. «Запомни, их нет, они давно уже закопаны в землю. И не слушай никого, обещаешь?»

Игорь заснул у нее на руках, но как только она его уложила на койку, они тут же явились, и он подскочил. Она снова его успокоила, погладив по голове.

«Их нигде нет, — повторила она, — они тебе почудились. Посмотри сам, если мне не веришь». И вместе с ним она заглядывала под стол и койку. Потом долго сидела рядом, пока он засыпал.

Следующие несколько ночей были спокойными, без сновидений. Или снилось неразборчивое, то, что к утру забывалось.

После войны мать кое-что добавила к своему рассказу. Например, сведение о том, что наполовину сгоревший барак собирались снести, но поскольку эвакуированных прибывало все больше и уже расселяли по несколько семей в одну комнату, решили его восстановить.

«Узбекский» барак отличался от других тем, что там селили по одной семье в каждой комнате, и мать, решив, будто им здорово повезло, сначала не обратила внимания на запах гари.