Владимир Ионов - …А родись счастливой

— Ну, чего мать? Хорошо мы прославили город!.. У тебя уже есть отклики?

— Пока только с ленты. Экран вечером будем смотреть. Мне-то, что теперь делать? Такая дыра в сетке будет… И чем её затыкать каждую неделю? Люба, конечно, не скоро оклемается, да и как теперь будет смотреться…

— Да это-то хрен с ним! Ребёнка бы не потеряла!

— У каждого у нас свой ребёнок, Ефим Борисович! Хотя девку до слёз жалко…

— Жалко…

К вечеру шум в эфире действительно поднялся, но не очень большой. Центральные каналы отметились краткими сюжетами с конкурса, где Люба, объявлявшая итоги, была ещё во всей красе, потом — совсем уж коротко — показали летящую с головы первой красавицы корону и сутолоку в коридоре вокруг ведущей, пострадавшей непонятно от чего. На «Волне» трещали все телефоны. Поднимая их, редакторы и корреспонденты тут же бросали трубки не в силах отвечать на вопросы звонивших.

Шалому позвонил Усков, спросил, чем может помочь, потом долго плакала в трубку «маман», бессвязно грозясь немедленно приехать и забрать «мою девочку» от людей, которые не умеют ценить и беречь доставшееся им чудо.

Радио «Свобода» напрямую связало пострадавшую на конкурсе красоты Любовь Сокольникову с представителем президента России Ефимом Шалым, имеющим, между прочим, законную жену и дочь. И откуда только у этих проныр такие подробности, что пострадавшая красавица ждёт от молодого политика ребёнка…

А ночью позвонил и «Сам». Без дальних вопросов спросил:

— Разгулялся? Трезвонят там! Что делать будем? Тебя забирать оттуда или красавицу, от греха подальше? Давай мы её у тебя заберём, а ты сиди пока, работай и не больно там блуди, понимаешь…

— Спасибо! А куда заберёте? — решился Шалый на вопрос.

— А что, у нас забрать некуда? Подлечим не хуже, чем там у тебя. А ты поставь на уши этих, кто мышей у тебя не ловит. Я тоже дам распоряжение министру.

— Спасибо. Будет сделано…

— Вот, давай!

Утром позвонил главврач ожогового центра:

— Извините, Ефим Борисович. Любовь Андреевну у нас забирают…

— Кто ещё там?

— Бригада. Приехал реанимобиль из ЦКБ.

— И что? Будут трясти её до Москвы? Не отдавайте пока! Сейчас подъеду.

— У них самолёт в аэропорту. Это специальная бригада. Они не могут ждать… Только если вы очень быстро…

— Скажите, я приказываю ждать! — гаркнул Немец в трубку и бросил её.

Он стал наскоро одеваться, не враз попадая в штанины и в рукава, чертыхаясь, что ранний звонок заставляет его одеваться ещё неумытым и не сделавшим утренней разминки.

— Что тебе на завтрак? Яичницу или кашу? — спросила жена. Она тоже была одета только в короткий шёлковый халатик и стояла, прислонившись к косяку спальни, неумытая и встревоженная.

— Ничего! Машину вызови!

— Тише кричи, дочку разбудишь! — тихо, как-то очень безнадёжно сказала жена.

— Пап, я уже не сплю! Ты куда? — просунула под руку маме кудрявую голову дочка.

— Ну, куда я всегда хожу? На работу. Доброе утро!

— Сегодня у папы работа около тёти, которую вчера ты видела по телевизору…

— Которая самая красивая была?

— Была и сплыла, — сказала мать и ушла на кухню.

Дочка подбежала к отцу, обняла его за талию, прижалась к нему. Шалый сел на кровать. растерянно поцеловал дочь в висок, погладил её кудрявую голову. Да… Ситуация!.. Жена, конечно, давно догадывалась, но пока не задавала никаких вопросов. Теперь знает всё. Вчера без вопросов и истерик выбросила в ведро рубашку, прожженную кислотой, попавшей на грудь, когда прижимал к себе голову Любы. Не задаёт никаких вопросов и сейчас. Да… Выдержка… А если бы стал догадываться он? Тоже без вопросов? Или бы снёс голову?… Нет, она не могла… Другое воспитание. Другая природа…

— Машину вызвала? — поднялся Шалый, отпустив дочь.

— У подъезда.

— Спасибо, я улетел! Когда буду — не знаю.

У постели Любы стояли четыре молодца в халатах, готовые перенести её с кровати на каталку. Рядом были главврач и завотделением. Люба, превозмогая боль в шее и плече, трудно поворачивала голову в стороны, пытаясь увидеть среди мужчин лицо Ефима. Понимая её встревоженный взгляд, главврач, скорее ей, чем другим, сказал:

— Ефим Борисович просил подождать.

— У нас самолёт под парами. Ждёт, не выключая двигатели, — ответили ему.

— Он приказал ждать, — нерешительно произнес главврач.

— У нас свои приказы.

И Люба почувствовала, как натянулась под ней и с болью обняла её простынь, как мягко опустили её на что-то прохладное, и замелькал над ней потолок, превращаясь из чисто-белого в бело-серый, как хлопали по обе стороны каталки тяжёлые бело-серые двери. Еще она видела два тревожных мужских лица, которые переглядывались с кем-то, кто был за её головой, когда каталка отрывалась от пола, покачиваясь, зависала и снова катилась по коридору. По бокам мелькали белые и пёстрые халаты, озабоченные, печальные и постные лица. И никак не появлялось крупноглазое лицо со знакомой, чуть насмешливой, милой улыбкой. Люба устала его ждать, ей надоели все эти мелькания, и она закрыла глаза. Каталку куда-то поднимали, опускали. Не открывая глаз, поняла, что едет в машине и незакрытое ухо режет сирена, потом она стихла, сменившись тугим, нарастающим шумом, а над головой был всё тот же чуть желтоватый потолок машины, а по бокам — два лица всё тех же незнакомых мужчин.