Владимир Ионов - …А родись счастливой

— Придётся укладывать вещи под полку, — тонким, ласковым голосом подсказал чистенький старичок. — Под нами дак скарб. А под вашей стороной — не ведаю.

— А там — моё! — отозвалась тётка.

— У вас, по-моему, верхняя полка, — сказала Люба, ещё раз глянув на нумерацию мест.

— И што? Внизу-то не забоишься спать? А ну, как я обрушу верхнюю-то, коли вздымусь туды?.. И што токо, паразиты, думают: стрекозе — нижний плацкарт, а… широкой бабе — лазь к потолку! — одышливо пророкотала тётка.

— Я подсоблю, если что! — сунулся пьяненький сосед.

— Сядь! — рыкнула она на него. — Пособлятель нашёлся!

— Пардон, мадам, я уже насиделся…

— Оставайтесь, я туда поднимусь, — согласилась Люба.

…Поезд уже во всю стучал колёсами на стыках и мотал вагон из стороны в сторону, хлопая дверью перед туалетом, когда Люба, наконец, устроилась на верхней полке. Чемодан она взгромоздила ещё выше, а шубу и шапку устроила под подушкой. Хотела туда же положить и брюки, но, тронув неизбывно влажное бельё, осталась в них.

Впервые в жизни ехала она в плацкартном вагоне, где мимо шлёндают туда-сюда сонные, как осенние мухи пассажиры, храпят соседи, где со всех сторон дует, и тусклый «ночной» свет теплится только где-то в дальнем конце вагона. Уснуть в этом неустроенном дорожном мире, в тесноте которого каждый живёт отдельной жизнью, было невозможно. К тому же Любу одолевали отрывочные видения прошедшего дня и мысли о дне завтрашнем. Интересно, сразу её посадят перед камерами или дадут подготовиться, на какие передачи посадят, кого дадут в наставники или бросят, как в омут — барахтайся сама, выплывай, если сможешь?… А что у неё есть, чтобы выплыть? Пока — только внешность, на которую все и клюют. Одни дружелюбно, с готовностью помочь, обратить на себя внимание участием, другие почему-то злятся, словно, появившись рядом, она уже сделала им какую-то пакость… А ещё просто лезут со своими… желаниями, не спрашивая о желании её… Но как Митрич-то говорил? «Красота одна не даётся, к ней обязательно что-то прикладывается: доброта, ум, талант…» Что же приложили ей? Доброты не хватило, чтобы стать «якорем надежды». Зато хватило ума, чтобы отвертеться… Талант? Какой у неё талант? Постижор, наверно, вышел из неё хороший. Люди очередь к ней занимали… А ведущий?… Всему надо учиться… Разница только в скорости постижения… Талант хватает всё на лету… Как-то это будет у неё?

Мысли путались, и Люба понимала, что скоро заснёт под стук колёс и шорох бродящих туда-сюда пассажиров. Но мешали брюки. Она никогда в них не спала. Не вставая с постели, долго возилась с ними под одеялом, потом уминала в сетку над полкой. Сон отлетел, и она в его ожидании полусмотрела в тусклый потолок над собой, стараясь дышать в такт глубокому всхрапыванию соседки снизу. Потом там послышалось недовольное сонное бурчание, и Люба не увидела, а скорее почувствовала возникающую над собой тень, и что-то с дрожью ползущее под её одеялом от коленей вверх. В ужасе повернулась к тени. Та дохнула ей в лицо перегаром и солёным огурцом, зашептала:

— Я полочку над собой разложил, айда туда, согреемся. Пособи жить чеку… — И рука ползет меж коленок выше.

— Аллё! — раздалось и снизу.

Люба откинула с колен одеяло, поджала к себе ноги и с силой выпрямила их. Смрадная тень отлетела в проход, что-то грохнуло там и завыло. Соседи вскочили с полок. С фонарём прибежала проводница и закричала:

— Врач есть в вагоне?! Помогите кто-нибудь!

— Дура, свет сперва включи! — рявкнули ей из-за стенки.

Люба выдернула из сетки брюки, не спускаясь с полки, кое-как вползла в них и опустилась на пол босыми ногами.

— Чего он тебе сделал, ты его так-то пихнула? — спросила басом тётка с нижней полки.

— Он лез ко мне под одеяло. — От страха и холода у Любы застучали зубы.

В вагоне включился свет. И все, кто уже столпился в проходе, увидели неудобно торчащую под столиком голову в пятах зелёнки, плечо и руку, синие от наколок, по которым ползла тёмная кровь.

— Простыни кто-нибудь рвите, перевязать человека! — крикнул голый по пояс парень.

Люба потащила свою верхнюю простынь, вцепилась в неё стучащими зубами, чтобы оторвать край. Серая, ветхая с виду инвентарная единица с чёрной печатью «ВГЖД» едва поддалась. Люба отмахнула от неё широкую полосу и передала вперёд парню, склонившемуся над пятнистой головой. Тот комком подложил её под голову, посветил фонариком в широко открытый мутный глаз и скомандовал:

— Полку его разложить помогите и поднять на неё… тело. И кто видел, что произошло?