Владимир Ионов: Долгая дорога к храму (рассказы)

— Ну, и что в итоге? — спросил я его, вспомнив список, уже после защиты диплома.

— Да в общем-то при всём разнообразии национальных традиций, практически всё одинаково. Темп, конечно, в каждом случае свой, но чтобы где-то поперёк, не было такого.

В те благословенные годы, когда мы учились на философском факультете, представление о личных визитных карточках имели, пожалуй, что дипломаты. Остальная советская голытьба видела их только в экспозициях именных музеев. Нужда в них, однако, была, особенно у людей общественно активных, ну, типа моего приятеля, охотно заводящего новые знакомства. Другие-то как говорили в таких случаях: «Девушка, не оставите свой телефончик?… И мой, на всякий случай, запишите». А Шамиль — раз! — и протягивает бумажку, на которой имя и номер телефона! И ей уже неудобно скрывать свои координаты, говорит: «Хорошо, запишите и мой телефон…»

Где-либо напечатать визитку в те годы было не реально. Но Шамиль и тут нашёл выход. Однажды, одурев от учебника по истории философии, мы с ним играли в бадминтон. И вдруг откуда-то сверху к его ногам упал бумажный комок. Стал разворачивать его, вывалилась небольшая гайка, хотел выбросить и бумажку, но заметил, что там красиво так написано: «Шамиль, заходи вечером. Зона «В», 6-й этаж, блок №… Амалия». Поднял голову на зону «В», увидел машущую ему руку, ответил взмахом ракетки и продолжил игру. Но пошла она уже вяло. До послания он гонял меня по всей площадке, а теперь едва отмахивался от волана, видимо, мыслями был уже на шестом этаже.

Утром, когда пошли завтракать, я спросил, какой номер Списка он освоил?

— Чёрт! Забыл спросить и по акценту не понял. Зато подхватил идею…

— Подожди, может, не только идею…

— Отстань! Они там пишут себе визитки! Берут листок ватмана, размечают и пишут тушью. Я заказал себе два листа по шесть штук. Вот увидишь!.. Хочешь, и тебе закажу.

— Уволь.

Вечером Шамиль принес два небольших листа ватмана, на каждом из которых было по шесть не разрезанных визитных карточек. Выполнены они действительно блестяще, как в студии каллиграфа: где на светло-розовом фоне вензелями было выписано: «Шамиль, философский факультет МГУ, тел. №…»

А на завтра мы сдавали политэкономию капитализма. Принимали экзамен трое: сухой и тощий, как доска доцент Закорюкин и две аспирантки, похожие как близняшки, избалованные собственной привлекательностью и свирепые, как пираньи. И что интересно, Закорюкин приглашал для ответа только заочниц, больше сюсюкак с ними, чем спрашивал предмет, а эти две — всех остальных, и в два счета разрывали даже самых подготовленных, отправляя «доучивать предмет». Быстро вылетел от одной из них с тем же результатом и я.

Очередь тянуть билет дошла до Шамиля. Он подошел к столу второй близняшки и, бледнея, уставился на неё яркой синью чуть прищуренных глаз.

— Так… Это вы и есть тот самый Шамиль? — спросила она, глянув в зачёту. — Ну, берите билет, идите готовиться.

Шамиль не двинулся, продолжая в упор разглядывать её.

— Возьмите же билет, — сказала она чуть мягче и подвинула веер билетов ближе к нему. Шамиль, не глядя, поднял один из них.

— Прибавочная стоимость, — сказал, так и не оторвав взгляда от её лица, шеи, туго натянутой на линии груди белой атласной кофточки.

— Ну, хорошо. Прибавочная стоимость. Идите, готовьтесь.

— Я не могу, — тихо вымолвил он, продолжая бледнеть.

— Хотите отвечать сразу? Тогда присядьте. Я слушаю вас.

— Я не могу. Я знаю про прибавочную стоимость. Но всё путается в голове, когда смотрю на вас…

— И что же нам теперь делать? — спросила она чуть слышно и, в отличие от него, начиная краснеть. Шамиль положил перед ней бледно-разовую визитную карточку. Она с интересом посмотрела на неё и так же тихо сказала: — Интересная штучка. Ну, не могу же я первая вам звонить. — Перевернула карточку, написала на обороте номер своего телефона. — Но больше трояка пока не могу поставить. Идите! — И добавила совсем уже тихо: — Вечером придёте досдавать.

…Утром Шамиль принёс зачётку с оценкой «Отлично!!!»

К концу 60-х годов прошлого столетия социология у нас в стране всё ещё считалась буржуазной наукой, но ростки её всё-таки пробивались сквозь железобетон официального отрицания. Во всяком случае, при кафедре научного коммунизма философского факультета МГУ к тому времени уже существовала лаборатория социологии. Теплилось нечто подобное и в других вузах, включая Академию общественных наук при ЦК КПСС. А раз так, то и по стране под присмотром местных партийных органов проводились некие социологические опросы.