Ариадна Борисова - Манечка, или Не спешите похудеть

— Какой красивый вечер, — прошептала Маняша под боком.

Выбираясь из памяти, будто из селя, Виталий устремил к ней подсвеченные луной аквамариновые глаза. Он даже по пьяной лавочке никому не рассказывал о том, что случилось летом его последнего сезона, а тут вдруг язык зачесался. Еще захотелось сказать Маняше что-нибудь возвышенное, сентиментальное. Например, что с ним такое впервые, ведь так оно и было на самом деле… Но желание длилось одно искушающее мгновение и отпустило.

Пусть он останется для нее человеком без прошлого. Ей открыто его тело, и это немало. Жизнь напоследок подарила ему славную, смешную Маняшу, с которой хорошо и чисто. Он был благодарен за эту короткую иллюзию счастья им обеим — жизни и Маняше.

…Она знала, что, если задаст один вопрос, за ним потянутся прочие, и выяснится, как жил Виталий до их встречи. Зачем? Маняше совсем не хотелось выведывать о нем, незнакомом, жившем в неизвестное ей время. Он нравился ей нынешним, грубоватым и хмурым, но настоящим. Таким, пусть ненадолго, он принадлежал Маняше, как принадлежал ей безымянный мальчик из соседнего подъезда, который питал к ней нежные чувства очень давно. В прошлом веке, где навсегда остались детство, дедушка и козел Мучача. Маняша тоже ничего не рассказывала. Они лежали, тихо обнявшись, не играя в слова, не пытаясь произвести друг на друга впечатление. Она считала его просто бомжем, он ее — просто Маняшей.

Звездная полоса за окном понемногу начала тускнеть. Одна за другой гасли в городе звезды. Поздний вечер перешел к ночи, и люди тушили свет. Маняша тихо засопела на плече Виталия. На краешек ее щеки упал скупой лунный луч. Виталий улыбнулся: Маняшина кожа была покрыта тончайшим абрикосовым пушком. Он смотрел, как она спит, по-детски подложив под щеку ладонь. Ноготь на мизинце обкусанный — видимо, давняя, детская еще привычка. Он подумал, что ему нравится Маняшино ночное существо, заливающее нежностью его обмороженное сердце.

Стыдясь душещипательных мыслей, Виталий осторожно высвободил плечо, перебрался через Маняшу и сел на постели. Плечи обдало холодом.

…Какая белиберда! Он передернулся от отвращения, чувствуя себя добычей, дичью, «зайчиком», метко подстреленным старой девой на охоте в мужском лесу. Самое время уйти. Пусть поищет другого идиота для своего каверзного проекта.

Он, конечно, понимал, что она не собиралась его перехитрить. Но ведь перехитрила! Пусть неосознанно, не специально, а все же!.. Виталий представил расцветшие в Маняшиных мечтах сады, коттеджи… бассейны… и почувствовал себя обманутым, словно она, лукаво подсунув ему себя, отняла у него свободу.

Начала томить жажда. Возмутился против трезвости хозяина организм, привыкший к каждодневной спиртовой норме. Чтобы подавить глухой бунт глотки, желудка, всей вожделеющей хмеля плоти, Виталий вышел в кухню и хотел зачерпнуть ковшом воды из кадушки, но только нагнулся над ней, как в черном водяном круге увидел мертвенно-белое лицо. Лицо покойника, с темными провалами вместо глаз и рта.

Виталий отпрянул. Подождал, пока утихнет загрохотавший в висках пульс, и снова приблизился к кадке.

— Егор? — прошептал он, пристально вглядываясь в агатово-зеркальную гладь.

Нет, померещилось. Лунный свет придал резкости отражению. Катастрофическая слабость от невыносимого желания выпить лишила красок его собственное лицо. Терпеть больше не было сил.

До ближайшего круглосуточного магазина два километра пути, подсчитал Виталий, продолжая рассматривать в кадке черно-белую графику лица. Если объяснить Маняше, она даст денег… Или лучше не будить, взять самому, быстренько сбегать туда, обратно и сказать утром? А еще лучше — удрать от нее с деньгами. Сам же только что думал уйти.

Отражение, вовсе не напоминавшее Егора, подмигнуло и всплеснулось. Несколько бесконечных минут Виталий боролся с собой. Затем, дрожа от стыда и нетерпения, бесшумно оделся и на цыпочках подобрался к дамской сумочке. Она лежала на стуле у кровати под накинутым на спинку цветастым платьем. Маняшин скромный кошелек, прощально звякнув копейками, перекочевал из открытого кармашка сумки в нагрудный карман драной куртки.

Виталий готов был себя убить. Но — после. После того, как в груди разольется вожделенный этиловый огонь… Духовная деградация, подумал о себе отстраненно. Распад зависимой от алкоголя личности. Что ж, примите искренние соболезнования, Виталий Закирович, недостойный член нашего общества.