Ариадна Борисова - Манечка, или Не спешите похудеть

— Где одна, там две…

Ну а рождение третьей, Танюшки, вовсе раздосадовало. Даже напился вдрызг против обыкновения.

Никогда не узнала Наталья, что, пока в родилке лежала, супруг в первый и последний раз налево сходил. «Лево» было знакомое, как пять пальцев, и звалось Дуськой.

Продавщица приняла бывшего хахаля с собачьей грустью под низкими веками, с лаской в словах, будто не пролегло между любовниками лет разлуки. И снова красовались на столе колбаса копченая краковская и конфеты с орехами. А мужской природной приязни со стороны Леонтия Павловича так и не случилось, как ни старался. Опростоволосился мужик. После не шутейно думал: теща «позаботилась». Возвращался огородами с чертыханьем, спотыкаясь о полуметровые кабачки, намекающие нахальной вздернутостью на его оплошность. Неловко перепрыгнул через изгородь, во весь рост растянулся и тукнулся носом в угол теплицы. А поднял глаза, и… тута-ка она, теща окаянная! Стоит себе, руки в боки, зрячей стороной в лицо жгуче уставилась.

У Леонтия Павловича от ужаса волосы дыбом поднялись, уши загорелись, как свежевыдранные. Всего-то слово процедила ведьма, а точно ледяной водой окатила:

— Бракодел.

К чему было сказано — не понять. То ли к его с продавщицей недоразумению, то ли к тому, что Натальина родовая сила опять его мужицкое семя к женскому полу перехлестнула…

К счастью, обе бабы, что теща, что Дуська, про Леонтьев позор не проболтались. И на том гран мерси, культурно выражаясь.

Пока то да се, пока Леонтий Павлович занимался картофельной селекцией и ездил на всякие научно-практические сельскохозяйственные конференции как один из лучших картофелеводов края, любовь его к жене становилась все злее. Имелось с чего. Он-то с годами осел, обрюзг, а Наталье хоть бы хны, словно не рожала вовсе. Все такая же обтекаемая в талии, пышная в нужных местах, кожа на груди в вырезе кофты блестит и светится. Мужики молодые заглядываются, след да след за такой.

Мамаша Леонтия Павловича по новой моде сыщика наняла — соседского недоумка Васятку. Глупый-то он глупый, да не настолько, чтобы за скорой деревенской любовью не подглядеть. Сам до этого дела охочий, в смысле до подглядывания. Платила за слежку мамаша справно, бартером — то капустными пирожками, то миской ранних помидоров. Невдомек ей было, что на ее частного детектива совершенно безвозмездно, из чистого следовательского интереса, работает целая армия помощников-мальчишек. Всей деревне известен был каждый шаг Натальи, о чем вечно судачили бабы у магазина: кому улыбалась, с кем говорила да кому глазки строила.

А той — как с гуся вода. Ну и что — слежка. Она об этом знала и только смеялась. Не за чем следить-то. Наталья была — один Леонтий Павлович знал, хоть и не верил — на любовь замороженная, ей мужские ласки до лампочки. Только воспитание дочерей ее и занимало. Да вот еще о несостоявшемся сыне печалилась.

Уж в четвертый-то раз сын непременно получится — Леонтий Павлович в эту веру крепко уперся. Засела в нем такая заноза оттого, что тайно предпринял он, партийный человек, одно дело в городе, о котором даже мамаше нипочем бы не признался. Сходил в церковь и свечку поставил. Даже помолился, как мог, о нем, желанном. О сыне. И когда Наталья понесла, перед сном, будто ненароком коснувшись ее пупка пытливыми пальцами, старался рентгеновски напрячь селекционное умение, вызвать в эмбрионе рост необходимых для мужского пола органов. Живот у жены и впрямь был не такой, как при первых трех беременностях, непомерно большой, угловатый, и сидел низко.

— Не иначе, пацан, — льстила мамаша, ревнуя к Наталье и пытаясь выудить сыновние секреты. Он теперь ей мало что рассказывал.

А Пасенчиха молчала, загадочно поглядывая угольным оком. И чего только ни мерещилось зятю в ее взгляде: все черти в гостях, чур, сатана, тьфуй три раза через левое плечо, стук-стук по дереву…

Леонтий Павлович сидел в конторе, когда позвонила фельдшерица. Пришла, мол, Наталья, схватками мается, узнавай к вечеру о результатах своего труда.

Домой летел, как глухарь на ток: «Сын! Сын! Сын!» Не слышал, не видел ничего на пути. Чуть не раздавил торопливой подошвой перебежавшего дорогу черного котенка. Едва тот, бедолажка, пискнув, из-под сапога успел вывернуться…

И только зять ногой на порог, как теща с телефонной трубкой из комнаты высунулась:

— Тебе звонят.

По лицу ничего не понять, вылитый Чингачгук, перья ей вороньи в тощий зад…

Ну вот, а причиной того, почему спустя полчаса вызванный Пасенчихой сосед снял знатного картофелевода с крюка в сарае, была не лишенная ехидства весть акушерки, что принесла Наталья двойню девок.