Ариадна Борисова - Манечка, или Не спешите похудеть

Карлица размышляла несколько секунд.

— Они долгие, потому — долганы. Телом долгие и жизнем, до ста лет живут.

— А мандавошки?

— Ну, эти-то — слова. Есть красивые слова — солнце, небо, котенок, а эти — плохие, вредные, я их и сказать боюся. И ты не говори.

— Разве котенок — красивое слово?

— А нешто — нет? Ты же котенков любишь? Ну вот. То, что любишь, — все красивое.

Алю притягивали к Матрешеньке не только ее ошеломительные знания и жгучее любопытство к ее внешней непохожести на прочих людей — главным было то, что карлица рисовала, как никто из Алиных знакомых. На полке над Матрешенькиной детской кроваткой возвышалась внушительная стопка альбомов с рисунками цветными карандашами и акварелью. В них помещались размышления и переживания художницы. Аля любила рассматривать рисунки и слушать, как Матрешенька их объясняет.

— Кто это? — Аля показывала на изображение головастой матрешки, рядом с которой ступеньками спускались еще три. Последняя, правда, выпадала из серии — с пропорционально сложенным телом и славным лицом, в котором чудесным образом угадывалась сплюснутая до нормальных размеров физиономия Матрешеньки.

— Это я.

Вовсе не из-за имени она ощущала себя матрешкой. В каждом воплощении прятался свой секрет: одна матрешка умела притворяться, вторая знала язык вещей, третья видела недоступное другим… Последняя не-матрешка была подлинной, настоящей Матрешенькой.

— Правда — не то, что ты видишь, а то, что есть, — пояснила карлица. — Я нарисовала правду.

По ее словам выходило, что где-то далеко существуют разные миры, и один из них, самый красивый и добрый, — Матрешенькин. Там она и должна была родиться. Но по ошибке ангелов, разносящих младенцев по разным мирам, Матрешенька родилась на этой земле, исказившей ее тело в глазах остальных людей, как в кривом зеркале.

— Потому что я — не тутошняя, и правда у меня другая.

— Покажи картинки о своем мире, — просила Аля.

Но Матрешенька его не рисовала.

— Я же там не жила.

Зато она с охотой комментировала свои «земные» рисунки. С них, сияя яркими глазами, смотрели прекрасные пушистые создания.

— Это цветы, как мы их не видим.

— А это что?

Аля всматривалась в бурные красочные мазки. Несмотря на кажущийся беспорядок, картина имела вполне завершенный вид.

— Музыка.

— А почему у этого человека внутри змея сидит?

— У каждого внутри сидит змея. У добрых малая, а у злых шибко толстая делается, перестает помещаться и глотает их изнутри.

— Ой, и здесь змея под землей!

— В земле тоже своя змея. Видишь — люди радуются, пляшут, дома у них пригожие… А разозлят змею — и она всю землю заглотает вместе с людями.

Картина почему-то называлась «Такое красивое солнце».

Все существа на рисунках слегка смахивали на саму Матрешеньку — с большими головами на тщедушных телах. Это был все-таки не земной, а волшебный мир, где очеловеченная природа улыбалась разными лицами. В нем, отмеченном наивным очарованием, жили кроткая правда и смутная тревога, жила любовь… Аля узнала, что делают взрослые люди, деревья и звезды, когда остаются одни. Все их выпуклости вкладываются в дырочки друг друга, чтобы совсем слиться, и они танцуют любовь. Матрешенька безмятежно сообщила:

— После танца рождаются детки, цветы и звездочки.

Вечером, задыхаясь от невыносимой нежности открытия, Аля рассказала о нем маме.

— Что?! — Мама отшатнулась от нее и убежала в комнату к папе.

Аля забеспокоилась. Перед сном она на цыпочках подошла к кухне. Мама, кажется, что-то не так поняла, и девочка подбирала слова, чтобы объяснить снова, не теряя всей прелести… Родители говорили о Матрешеньке. Аля притаилась.

— Карлицей она стала из-за матери, — говорила мама отцу, — та прятала беременность до последнего, перетягивалась жгутами. А ребенок оказался живучим. Ну и бросила бабке, уехала куда-то, с тех пор не показывалась.

— Сколько лет этой уродке? — спросил папа.

— Ой, не знаю. Чуть старше меня, наверное.

— Следовало бы поднять вопрос об ее вредном влиянии на детей.

— Оставь, — вздохнула мама. — Надо девочкам няньку нанять…

Больше Аля к Матрешеньке не ходила. Сестер вообще никуда не выпускали — ни к дворняге Зинке, ни на речку к рыбному водопаду, а от Ликиных восторгов по поводу побоищ на «круглом» месте мама пришла в ужас.

Неделю девочки сидели дома взаперти. Потом появилась няня Анисья Николаевна. Они проводили с ней все свободное от школы и садика время, прежде такое радостное и раздольное, а теперь обмелевшее до неузнаваемости.