Аксель Сандемусе - Оборотень

— Почему?

— Потому, что я был болен. Потому, что сам считал себя душевнобольным. Потому, что ты ошиблась в моем неврозе, который и правда легко было принять за что угодно и который ты спутала с душевной болезнью. Хотя, с другой стороны, ты и сжалилась надо мной именно потому, что считала меня больным. По одной и той же причине ты и пожалела, и оттолкнула меня, но замуж вышла все-таки за Яна…

— Опять начинаешь? Уже давно ты не защищался от меня своей болезнью. Я в ней не ошиблась. Ты был не более безумен, чем сотни других норвежцев, которые во время войны жили в Швеции. Твоя болезнь никак не повлияла на мое решение. Просто мы со Стейнгримом договорились, что я буду жить у него. Я сама была тогда в тяжелом состоянии. Перестрелка на границе, бесконечные допросы… мне нужна была ванная, мне нужно было отоспаться, и к тому же я покончила с тобой много лет назад. Твоя болезнь внесла, конечно, свою лепту, но решающей она не была никогда.

Фелисия всхлипнула:

— С Яном мне было так спокойно. Он никогда не был нашпигован требованиями, как большинство мужчин. То, что ты сейчас мне сказал, недостойно тебя. Мы с той молоденькой француженкой — куда, между прочим, она тогда делась? — помогли тебе справиться и с болезнью, и с запоями, и не думай, что это было легко. Но замуж за тебя я бы никогда не вышла, даже если б не было Яна. Никогда. Тебе не везло с женщинами. Это видно по твоей жизни. Сперва ты много лет их боялся. Потом много лет они без памяти влюблялись в тебя. И то и другое одинаково плохо. Я фигурировала в твоей жизни в обеих ролях.

Когда ты соблазнил меня и я по уши влюбилась в тебя, я была слишком молода, а ты был тогда чем-то вроде Мартина Лейре…

— Фелисия!

— Да, ты был тогда только чем-то вроде Мартина Лейре! А когда до меня дошла очередь в Швеции, у тебя был уже другой период и ты просто хотел украсить мною свою жизнь. Ты был болен, это верно, но в тебе еще сидело столько старой глупости, что тебе хотелось не поправиться, а идти напролом. Ты даже не стремился поправиться. Тебе нужна была Фелисия Ормсунд, чтобы все говорили: посмотрите на Эрлинга Вика, у него еще есть порох в пороховницах, вон он идет с Фелисией Ормсунд! Но так не получилось. Ты был мне не нужен, пока в той или иной ипостаси оставался сыном бедного портняжки из Рьюкана. Мне был нужен здоровый и зрелый Эрлинг Вик, который больше не кидается напролом. Мало того, я не хотела быть зависимой и от такого Эрлинга Вика. Потому что, признаюсь, прекрасно понимала, что когда-то сделала для тебя. Я была совсем юная, но именно я дала тебе мужество встречаться с женщинами. Ты был в два раза старше меня, тебе было тридцать четыре, а мне — семнадцать. Я была очень молода, и меня переполняли ожидания. Ты все разбил вдребезги, хотя я помогла тебе. Ты отправился к другим женщинам новым человеком, каким стал благодаря мне. Он, боится? — удивились бы они, узнав о твоем страхе перед женщинами. Этот мужчина боится женщин? Да, ты боялся женщин, и ты ушел от меня, злоупотребив, как обезьяна, представившейся тебе возможностью. Потом прошло много лет, и мы снова встретились в Швеции, и ты, в своей слепоте, больной, решил, что можешь злоупотребить мною еще раз. Но это не получилось, Эрлинг. Ты говоришь, что все принимаешь как есть и что это для тебя — главное. Я смогла все простить тебе потому, что поняла причины и связи, и еще потому, что любила тебя, но если ты покопаешься в себе, то увидишь, что так и не простил мне зла, которое я причинила тебе, пусть и в целях самозащиты. Может, мне хотелось выйти замуж именно за тебя. Но больше я не буду напоминать тебе об этом. Здесь, в Венхауге, живет твоя дочь, которая нежно любит тебя. Где же тебе и жить, как не здесь?

Эрлинг предпочел отмолчаться, хотя это было нелегко. Долго царила тишина. Они лежали и наблюдали друг за другом. Фелисия подняла руку и погладила его по щеке.

— Эрлинг, — сказала она с болью в голосе, — меня в гимназии звали Фелисия Целомудренная. И мне хотелось соответствовать этому прозвищу, которое девочки придумали мне в насмешку. Я не хотела быть такой, как они. Однажды я, разозлившись, сказала одной девочке, что не хочу быть похожей ни на кого, хочу быть самой собой. Она разболтала об этом, и все надо мной смеялись, но я и в самом деле так думала, хотя говорить ей об этом, конечно, не стоило. У меня не было идеала чистоты или девственности, нет, и я не боюсь в этом признаться. Просто я была слишком гордая. Фелисия Ормсунд не станет обниматься по углам с кем попало! Встреча с тобой была моей победой, я была королевой в этом курятнике, и девочки знали, что я могу получить любого парня, какой мне понравится. Вот и все. Глупый Эрлинг, ты явился и лишил невинности великосветскую барышню. И потом на много лет забыл о ней. А я никогда не забывала тебя. В тебе есть какое-то гибельное безумие, Эрлинг. Ты принес несчастье всем женщинам, которых ты знал, хотя это никогда не было твоей целью, ни о чем таком ты не думал и даже не подозревал, что твое поведение — это глупая месть выскочки. Однако ты стал моей великой любовью. И всегда был ею, где бы ни находился, рядом или вдали. Нет, все-таки не всех женщин, каких ты знал, ты сделал несчастными — исключение лежит рядом с тобой. Ты всегда был со мной. Ты опалил мою душу, обманув меня. Я долго считала, что после нашей встречи стала другим человеком, но это не так; повзрослев, я поняла, в чем ошибка. Должна сказать тебе, Эрлинг, что я единственная из всех твоих женщин обладала волей. Пришел день, и я победила Сесилию Скуг, иначе почему, ты думаешь, я лежу здесь с тобой. Я была и осталась Фелисией Гордой. И твой злой дух не сломил меня. Ведь тобой, Эрлинг, правит злой дух, Оборотень , о котором ты столько говоришь. Он охотится за твоей душой. И я уже много лет знаю об этом. Ты никому не принес несчастья, но тем не менее все твои женщины стали несчастными. Порой мне представляется это иначе: однажды в твои владения пришел пироман, и ты слишком поздно обнаружил его. Когда-нибудь я покажу тебе настоящий сгоревший лес, он сгорел у нас в конце июня. В твоей душе тоже есть такой сгоревший лес. Я вовремя обнаружила его в тебе и приняла меры предосторожности. А другие женщины заблудились в этом лесу, но в таких лесах нет поющих птиц и там не бьется живое человеческое сердце. Там есть только обуглившийся труп хромого портняжки. Если б ты знал, Эрлинг, как мне хочется заботиться о тебе! И всегда хотелось, ведь у твоей великосветской барышни доброе сердце. Позволь мне отдать тебе Старый Венхауг и заботиться о тебе. Ты в любую минуту сможешь уехать оттуда и не приезжать, сколько захочешь, можешь вязать свои хитрые лисьи петли в любом другом месте, меня это не трогает. Я прекрасно знаю, о чем ты сейчас думаешь: а что скажут люди? В тебе всегда дремлет эта мысль. Но в таких делах я разбираюсь лучше, чем ты, и не трудись убеждать меня, что тобой руководят рыцарские чувства. В нашей округе людям, конечно, всякое может взбрести в голову, но они не посмеют этому верить. Они никогда не поверят, что, как сказал кто-то, можно грешить с веселым сердцем и улыбкой на устах. Они знают, что мы несколько отличаемся от них, и не осмелятся делать свои выводы из того, что видели в таком месте, где действуют не по их правилам. Думаешь, я не понимала, что делаю, когда обняла и поцеловала тебя в губы на глазах у Яна, как только ты приехал? Я просто демонстрировала свою сестринскую любовь к тебе.