Аксель Сандемусе - Оборотень

В другой раз, это случилось в октябре, на закате, к берегу подплыл раненый лось, из левого бока у него, покачиваясь, торчала стрела. Ноги лося коснулись дна, тело выгнулось и с плеском вырвалось из воды, но на берегу лось рухнул на колени, а потом перевернулся на бок, пытаясь поднять тяжелую голову с кровавой пеной на морде. Ноги его судорожно дернулись, и он затих. Четверо бородатых, волосатых мужчин искали след лося, они переплыли залив на двух плоскодонках и поплыли вдоль берега. Смеркалось, и мертвого лося они приняли за мшистый камень, каких на берегу было много.

А однажды, тоже очень давно, в Эрлингвик пришел огромный кот, это был старый бродяга, лапы его неслышно касались земли и изо рта торчали клыки, похожие на кривые сабли. Другие звери, спускавшиеся к воде, не заметили саблезубого кота, который, склонив свою страшную голову к самой воде, утолял жажду. Глаза его скользили по заливу. Звери не заметили его и потом, когда он лежал на берегу, грозный и опасный, словно выброшенная водой мина. Саблезубый кот был страшный, непонятный и вечный, он зажмурил глаза и позволил вышедшему из воды пловцу пройти мимо, это был мальчик, лицо и тело которого еще не заросло волосами. С него капала вода, мальчик шел с низко опущенной головой, он прошел совсем рядом с саблезубым котом; мимо человеческого скелета с выбеленным солнцем черепом, в затылке черепа была дыра, похожая на строгий глаз; мимо жертвенных камней с углублениями, на которых приносились жертвы; наконец мальчик вошел в гору, и она сомкнулась за ним, и все стало как прежде.

Летними вечерами в Эрлингвике плескалась рыба, с наступлением темноты начинали плавать бобры. Куница, притаившись на ветке, подстерегала добычу. По берегу бродила важная трясогузка, улизнувшая от ястреба-перепелятника, — хватит с тебя зябликов и малиновок, дружок, я не для таких, как ты. Утки сделали круг, прежде чем опустились на воду, они чутко прислушивались и смотрели по сторонам, а потом вдоль горной стены, отвесно вставшей над водой, поплыли к берегу посмотреть, не найдется ли там сегодня чего-нибудь съедобного.

Эрлингвик был небольшой, даже в самом широком месте сильный человек мог легко перебросить через него камень. И вместе с тем он представлял собой уменьшенную Норвегию. Кусочек ровного берега. Несколько островков. Горная стена, отвесно вставшая над водой. На склоне росли береза, ольха, осина и клены, а также сосна, ель, вереск и полевые цветы. В уголке залива, куда не попадало солнце, в горе была пещера, запертые в ней волны бормотали глухо и грозно даже в тихую погоду. Хотя над самим Эрлингвиком всегда стояла тишина и, казалось, здесь никогда не было ни людей, ни животных, никогда не пролетали птицы, здесь вообще не было ничего, кроме того, что поселяла там фантазия Эрлинга, но только Богу было разрешено знать об этом. Может быть, туда когда-нибудь снова приплывет какой-нибудь человек и, почувствовав под ногами дно, выйдет на берег в своей тяжелой от воды одежде.

Кем бы ты стала, Фелисия, будь у тебя другое имя, к примеру, Хансигне или Лене? Как бы я без своего имени придумал себе Эрлингвик? Человек соответствует своему имени, и мы иногда с удивлением констатируем, что у того или иного человека и не могло быть другого имени. Правда, мы быстро отгоняем от себя эту смешную мысль — ведь имя появляется у человека только после рождения. Имя — это последний штрих, нельзя же позволять людям оставаться безымянными, как нельзя согласиться и с тем, что каждый человек соответствует своему имени. Если кто-то попадет под трамвай, мы по-разному отнесемся к его гибели в зависимости от того, какое имя было написано на приклеенной к нему бирке, даже если погибший не имел к нам никакого отношения. Девочка по имени Улава никогда не станет выдающейся личностью. Эрлинг был уверен, что Фелисия не могла случайно оказаться Марией, а он — Вальдемаром. Он умолкал и задумывался, вспоминая иногда об этом словно растворившемся в воздухе Вальдемаре, — кем бы мог стать этот Вальдемар Вик? Во всяком случае, вряд ли он сидел бы сейчас здесь на месте Эрлинга Вика.

Фелисия или Мария? Ян или, к примеру, Петтер? Мария и Петтер. Вполне возможно, что тот Петтер никогда не женился бы на той Марии, которой могла бы быть Фелисия. Сам Эрлинг и та женщина, которую звали бы не Фелисией, никогда не пережили бы тех ночей в Старом Венхауге — он знал это, потому что обратил внимание на имя еще до того, как заметил саму девушку. Они с Яном под другими именами никогда бы не стали друзьями, и их дружба не выдержала бы испытания временем. Эта воображаемая Мария не могла бы быть той Фелисией Ормсунд, к которой Ян так старомодно и торжественно (милый Ян!) посватался в Стокгольме и от которой на другой день получил не совсем обычный ответ: Да, я выйду за тебя замуж, ты мне нравишься, и я знаю, что ты добр, но не простодушен, однако ты должен знать, что я люблю также и Эрлинга, а иногда мне кажется, что еще больше я люблю Стейнгрима.