Аксель Сандемусе - Оборотень

Может, Эрлинг ее и не знал. Ему были известны только четыре женщины, которые могли бы ненавидеть Фелисию. Первая — Сиссель Харалдстад. Она была вдовой, когда они с Фелисией познакомились, теперь ей было шестьдесят два года, замуж она больше не вышла, жила незаметно в квартире на Арбиенсгтен, давала уроки музыки, не из-за денег, а, скорее, чтобы занять время. Она была вполне состоятельна, у нее была взрослая дочь и несколько внуков. Трудно было подумать, чтобы Сиссель Харалдстад спустя столько лет захотела убить Фелисию. Эрлинг никогда ее не видел, но знал по рассказам Фелисии, которая так и не забыла ее.

Вторая — Сесилия Скуг. За прошедшие годы она несколько раз меняла свою фамилию, но теперь вернулась к той, которую носил ее первый муж — Скуг. Вообще она не имела права на эту фамилию. Сесилия была на два года старше Эрлинга, сейчас ей был шестьдесят один год, но выглядела она значительно старше, она была не из тех, кто бережет себя. Своего последнего мужа Сесилия застрелила в Люсакере из малокалиберной винтовки в 1946 году, однако суд счел, что она стреляла в целях самообороны. Соседи и в самом деле слышали в доме шум перед тем, как там прогремел выстрел. Люди, знавшие Сесилию, прятали улыбки, когда им говорили, будто Сесилии Скуг для самообороны потребовалась винтовка, однако Сесилия смогла «предъявить» подбитый глаз, а свидетелей в доме не было. С годами Сесилия стала питать слабость к коньяку, но в тот вечер, когда она встретила Эрлинга в Скойене и на другой день заявила об этом в полицию, она была совершенно трезвая. Они с Эрлингом не терпели друг друга, и если оказывались где-нибудь вместе, это всегда заканчивалось неприятной сценой. Фелисия видела Сесилию последний раз в 1939 году. Эрлингу было легко поверить, что Сесилия могла застрелить своего мужа во время ссоры, особенно находясь под действием коньяка, но представить ее себе расчетливой убийцей он не мог.

Третьей была Виктория Хаген. Она ненавидела Фелисию так, что приходила в ярость от одного ее имени.

И наконец четвертая — Маргрете, мать Юлии, родившая от Эрлинга того ребенка, которого так хотелось родить Фелисии, и напоминавшая о своем существовании неловкими попытками вымогательства.

Эрлинг решил, что ни одна из этих четырех женщин не могла убить Фелисию. Но кто же была та, чье имя Фелисия так и не назвала ему?

— Знаешь, Ян, — сказал Эрлинг, — у меня сложилась более или менее приемлемая теория, почему убрали Турвалда Эрье. По-моему, когда этот Запасной Геббельс из Уса снова попал в свет рампы, у кого-то из наших людей открылась старая рана. Он, как и мы с тобой, забыл о Турвалде Эрье, забыл, что Турвалд Эрье не заплатил сполна по счету, как мы того ждали. Этот парень из наших все забыл, да и о нем самом тоже забыли, но теперь он, как и Турвалд Эрье, напомнил о своем существовании. Я так и вижу его одного среди многих теперь забытых людей, у него, как принято говорить, самая рядовая внешность, это средний норвежец, который во время войны вдруг обнаружил, что его по ночам стал будить топот чужих солдатских сапог, этот средний Ула рассердился не сразу, но уже всерьез. Он слышал и читал, как немцы поносили нашего короля, причем их язык даже смахивал на норвежский. Нельзя сказать, чтобы король особенно занимал Улу. Ему хватало своих забот. Но он подумал так: это наш король, они не имеют к нему никакого отношения. Разве это не норвежский король? Ведь это Норвегия… Что, собственно, немцы здесь делают?

Обстоятельно и серьезно, как и все, что он делал, Ула все ближе подходил к сути Сопротивления. За что-то арестовали и казнили его отца, и Ула стал уже опасным для немцев. Но наступил мир, и Ула отправился домой выращивать капусту, потому что это занятие больше других было ему по душе. Прошло несколько лет, и вот нечто снова всколыхнуло его — он прочитал в газете о Запасном Геббельсе из Уса. И Ула, человек, как говорится, с рядовой внешностью, темным вечером входит в подъезд дома на Маридалсвейен и поднимается по лестнице. Он звонит, ему открывают дверь — теперь люди спокойно открывают всем, ведь к ним звонит не гестапо, — и человек с рядовой внешностью сразу узнает предателя и проламывает ему череп двухдюймовой водопроводной трубой.

В глазах Яна мелькнуло привычное наивное удивление:

— В газетах не писали, что он оставил там водопроводную трубу.

— Я тоже об этом не слыхал.

Некоторое время Ян бесстрастно смотрел на Эрлинга, а потом опять закружил по комнате. Через минуту он спросил: