Александр Генис - Сладкая жизнь

Тайна Нью-Йорка очевидна и неуловима. Исходив его улицы, написав о Нью-Йорке сотни страниц, я так и не понял собственного отношения к этому городу, который уже давно называю своим.

С самого начала Нью-Йорк возник без претензии на историческое величие. Он рос естественным путем, без градостроительного плана, как бы дичком. Его небоскребы торчат в прихотливом и потому естественном порядке. Издалека Манхэттен возникает как фантастическая горная цепь.

Среди его якобы скучных, как арифметика, стрит и авеню рождается ощущение непредсказуемости, случайности. В этом городе может все произойти. Он всегда готов к приключениям. Нью-Йорк не был символом чего-то, в нем нет никакой умышленной идеи. Более того, у него даже нет своего лица. Уникальность Нью-Йорка — только в его всеядности. Он все принимает и ничего не отрицает. Он не принадлежит к одной стране, к одной культуре, к одному языку. Нью-Йорк — совокупность всего, манифест богатства человеческой природы, включающей в себя и все низкое, злое в ней. Тут нашли себе убежище философы и бродяги, поэты и сумасшедшие, праведники и грешники. В этом городе добро и зло остаются на своих полюсах, рождая мощное творческое напряжение.

Эклектичность Нью-Йорка — архитектурная, стилевая, идейная — его великое богатство. Здесь нет общего знаменателя, нет общей нормы. Каждый ньюйоркец пользуется городом, как хочет. И эта атмосфера полной свободы дарит человеку возможность стать самим собой.

Говорят, если вам надоел Нью-Йорк, пора умирать, И в самом деле, путешествовать по Нью-Йорку можно всю жизнь — чем я, собственно говоря, и собираюсь заниматься.

* Самой необычной нью-йоркской достопримечательностью я бы назвал очередь в кинотеатр, где идет фильм Вуди Аллена. Его зрители одеваются не ярко, под мышкой у них толстые книги, причем на разных языках. В воздухе витают фамилии международных интеллектуалов, эзотерические названия, тонкие намеки, хитрые сравнения. Короче, аудитория больше всего напоминает московские кухни. И это не случайно. Вуди Аллен — типичный представитель интеллигенции, которую в Америке можно рассматривать в качестве экзотического экспорта.

* Ньюйоркцы, как вороны, едят все. Поэтому обед тут может быть каким угодно. Другое дело — завтрак. Традиционный нью-йоркский завтрак — чашка кофе, бублик с лососиной и свежий выпуск «Нью-Йорк таймс». Причем главное в этом наборе — его несъедобная часть. Почему? Да потому что ньюйоркцы с присущей им категоричностью, которую все остальные считают наглостью, считают свою главную газету лучшей в мире. По-моему, так оно и есть.

* «Метрополитен» — первый, самый большой и лучший музей Америки — настолько же характерен для этой страны, насколько он отличается от своих прославленных собратьев. «Метрополитен» — чисто американский феномен, как бейсбол, родео или «Макдоналдс». «Метрополитен» — самый демократический музей в мире. Культура здесь живет в вечном музейном согласии — без иерархии, без границ во времени и пространстве. С точки зрения традиции музей можно считать свалкой драгоценностей, но с моей — это лес чудес, по которому можно часами бродить без определенной цели, именно как по лесу. Однажды за день, проведенный в «Метрополитен», я посмотрел выставку исторических костюмов, картины символистов, сюрреалистические фотографии и папуасские пироги. Потом забрел в китайский садик, где первыми в Нью-Йорке распускаются сливы, и решил, что не прочь, как мумии из египетского зала, остаться в «Метрополитен».

Север обладает мистической притягательностью. Не зря столько лет людей очаровывает бесплодная географическая абстракция — полюс. Чем выше широта, тем яснее становятся философские обертоны этнографии. Северяне открыли способ жить там, где, казалось, жизнь невозможна. Их культура строилась в экстремальной ситуации: смерть всегда рядом. Жизнь отнюдь не воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Элементарное, всем понятное право на существование следовало отвоевывать в ежедневной борьбе. География на Севере важнее всего. Культура и история не разделены той преградой, которую прогресс навязал цивилизации. Конфликты между людьми отступают перед более фундаментальным противоречием человека и природы. Северяне жили всегда в условиях войны, в которой нельзя победить, но можно прийти к перемирию.

В чужой стране единственные знакомые — литературные персонажи. Впрочем, в родной — тоже. С годами все призрачнее становятся фигуры домоуправа, квартирной соседки, секретаря комсомольской организации. Но вот, скажем, Онегин не тускнеет. Даже наоборот, кажется, что из всех российских знакомых остались только они — Мцыри, Чичиков, Витя Малеев в школе и дома.