Александр Генис - Сладкая жизнь

При этом Нью-Йорк — несомненно главный город Америки. Главный, но не столичный. Это остров, а не центр страны. Остров — и в буквальном, и в переносном смысле слова. Манхэттен прилепился к континенту с самого краешка, заранее заявляя этим о своей инакости.

Нью-Йорк — частный город. В нем нет даже главной площади, такой, как Красная в Москве или Тяньаньмынь в Пекине. Площадь — орудие государственного строительства. Здесь собирается народ, чтобы ощутить свою сплоченность. Во времена фашизма и в Италии и в Германии архитекторы выкраивали из старинных городов огромные плацы для парадов и шествий. В Нью-Йорке просто нет места для таких церемоний. Разве что Центральный парк, но если там и собираются сотни тысяч ньюйоркцев, то чтобы посмотреть шекспировские пьесы или послушать Паваротти. В самом деле, какое серьезное политическое мероприятие можно провести среди холмов и деревьев Сентрал-парка?

Меня до сих пор не перестает поражать дерзость, с которой Нью-Йорк решился на эту подмену. Вместо того чтобы обзавестись, как все, порядочной площадью, он соорудил гигантскую дыру в городской застройке. Уже адрес Сентрал-парка был выбран с гениальной предусмотрительностью. Когда в середине XIX века автор парка Фредерик Олмстед наметил первые контуры своего знаменитого произведения, между пятидесятыми и сотыми улицами лежали пустоши, за которыми начинались дачные участки Севера. В те времена тоску по более или менее дикой природе большинство горожан могли удовлетворить, выйдя на крыльцо.

Однако уже тогда у ньюйоркцев хватило ума вложить капитал, искусство и усердие в будущее своего города и создать первый в Америке городской парк. Сентрал-парк был задуман и исполнен так удачно, что он до сих пор остался уникальным и неповторимым. Прямоугольник длиной в полсотни кварталов привольно раскинулся посреди тесного, перенаселенного острова, занимая, наверное, самую дорогую в мире землю. В этой щедрости есть особый изыск богатства. Вот так в роскошных отелях оставляют незастроенной всю центральную часть: пустота в тридцать этажей, до самой крыши. Там, где умеют считать деньги, умеют их тратить с шиком.

Сентрал-парк — оазис равенства. Вокруг — дома богачей и знаменитостей: одни швейцары и «роллс-ройсы». Ни у одного миллионера не хватит денег купить столько нью-йоркского простора, сколько есть у последнего бедняка, владеющего всем Центральным парком.

Чтобы убедиться в том, что Манхэттен — часть суши, окруженная водой, надо вернуться к водному транспорту. Когда едешь по Нью-Йорку на машине, можно запросто заехать не то что в другой район — в другой штат. Про метро я уже не говорю — под землей все равно.

Только с палубы — даже если это палуба речного трамвайчика — можно разобраться в нашем географическом положений: то есть убедиться, что манхэттенцы — островитяне. А это уже серьезно.

Остров интереснее материка. На континенте суша уходит в бесконечность, на острове она всегда кончается пляжем. Отгороженные от большой земли острова предполагают большую самостоятельность и, так сказать, сюжетную завершенность. От того-то здесь сильнее ощущается вкус к приключениям, чем и пользовались классики авантюрного жанра: «Таинственный остров» Жюля Верна, «Остров сокровищ» Стивенсона, «Остров доктора Моро» Уэллса. К тому же острова — идеальное место для социальных экспериментов. Начиная с Атлантиды Платона, почти все утопии размещались на островах. К этой традиции имеет прямое отношение и концепция «одной, отдельно взятой страны». Тем более, когда эта самая страна оказалась в «кольце врагов», заменивших водные просторы.

Манхэттен разделяет с другими островами все преимущества и недостатки своего положения. Карта Манхэттена пестрит чудесами, как те самые роскошные схемы, которые прикладывались к старинным приключенческим романам: Гринвич-Виллидж, Сохо, Уолл-стрит, Гарлем, Сентрал-парк… Все это есть только здесь, только на этом острове. В биологии такая уникальность называется эндемикой: бескрылая птица киви, тасманский волк, бульдог, харакири. Для того чтобы такие феномены природы и общества возникли и сохранились, нужны как раз островные условия.

Вот и в Манхэттене множество эндемичных явлений: от Эмпайр-стейт-билдинг до газовых рожков времен сестры Керри, от статуи Свободы — манхэттенского форпоста в океане — до лесистых северных парков, от загадочного имени, которое никто не может толком расшифровать, до манхэттенского уюта, смешанного с экзотикой в причудливой, но верной пропорции. Но главное здесь — чувство превосходства: в плохом и хорошем, в великом и смешном, в благодетели и пороках.