Монго Бети - Помни Рубена

Когда же Мор-Замба получит наконец права и найдет себе место у какого-нибудь негреца, он будет ежемесячно выплачивать Жану-Луи по тысяче франков. При ожидаемом заработке, утверждал Жан-Луи, ему будет легче легкого разделаться с этим долгом. Жан-Луи давал ему только один совет: даже если Робер купит еще один грузовик и предложит его Мор-Замбе, у которого к тому времени будут водительские права, пусть он вспомнит о своей давнишней неприязни к чернокожим хозяевам. Деньги, настоящие деньги, уверял Жан-Луи, можно загрести только в Фор-Негре у тубабов, а не в Кола-Коле, и уж тем более не у такого хозяина, как Робер, которому никогда не выбиться из средних достатков.

— Если все пойдет хорошо, а я на это надеюсь, — весело заявил Жан-Луи, — и особенно если ты доверишься мне, то месяцев через восемь права будут у тебя в руках. Что ты на эго скажешь, старина?

— Да что тут говорить, — вздохнул Мор-Замба с напускным равнодушием, хотя на самом деле готов был взвиться до небес от радости.

— Кроме того, — не унимался Жан-Луи, — тебе необходимо научиться читать, если ты хочешь поставить не крестик, а настоящую подпись на векселе и, главное, на бесчисленных документах, к которым тебе придется приложить руку во время экзамена. Будет чертовски обидно, если за эти восемь месяцев ты не одолеешь грамоту.

— А кто мне покажет буквы? — недоверчиво спросил Мор-Замба.

— Да я и покажу, — обнадежил его Жан-Луи, — покажут мои братья, сестренки. Все тебе помогут. А потом, раз уж на то пошло, тебе неплохо было бы немножко научиться французскому. Представь себе, что ты найдешь работу у тубаба: придется же тебе как-то с ним объясняться? Где ты видел хозяина, который не поговорил бы со своим шофером?

— А как же пиджин? Я ведь теперь знаю пиджин.

— Ах, вот оно что! Стало быть, ты рассчитываешь устроиться у какого-нибудь грека или ливанца? К чему такая скромность? Поверь мне, старина: между черным хозяином и хозяином-греком нет никакой — или почти никакой — разницы. Что правда, то правда, черный сразу же глупейшим образом просаживает все, что ему удалось вытянуть у деревенских олухов. А грек норовит сунуть выручку под матрас. Потом, когда у него наберется килограмма два ассигнаций, он идет на почту, просит служащего, чтобы тот оформил ему перевод, и отправляет все это брату, который держит лавочку в родной деревне, где-нибудь на склоне голого холма. Но в конечном счете все они — жалкие людишки, простачки, лишенные настоящего честолюбия. Нет, послушай меня: если уж выбирать хозяина — то только настоящего тубаба. А французский язык не так уж труден. Совсем не труден, поверь мне. В этом мы тебе тоже поможем — всей семьей. Можно начать прямо сейчас, ты сам убедишься. Как называются лампы на машине, которые освещают дорогу ночью?

— Фары, фары, фары, — пролепетал Мор-Замба.

— Вот видишь! Просто потрясающе. Но фары светят вовсю, высверливают дыры в темноте. А как называются лампочки поменьше, что горят вполнакала? Не знаешь? Подфарники.

— Подфарики, подфарики…

— Да нет же: подфарники!

— Ты думаешь, я все это осилю? — спросил Мор-Замба с восхищенной улыбкой, втайне желая, чтобы Жан-Луи поскорее оставил его и дал ему возможность беспрепятственно излить душивший его восторг.

— Осилишь, да еще как! Это очень просто: я попрошу братьев и сестер, чтобы они разговаривали с тобой только по-французски.

— Ты с ума сошел! Да разве это возможно?! — повторял Мор-Замба, давясь от счастливого смеха. — Ты совсем с ума сошел!

Рубен колесил по колонии, но, поскольку «Спартак» продолжал появляться нерегулярно, Кола-Кола не имела понятия ни о маршруте его поездки, ни о его успехах. Еще задолго до отъезда Рубена эта небольшая газета перестала помещать сообщения о текущих событиях, ограничившись распространением боевых лозунгов, подробным изложением партийной программы и определением формы государственного и общественного устройства, которые партия намеревалась установить в стране, как только та обретет независимость.

Временно утратив связь со своим великим сыном, пригород словно бы лишился животворного источника, его упоение грандиозными событиями сошло на нет, и давно уже ни одна судорога не пробегала по лицу этого добродушного исполина. Группы самозащиты, которым больше не от кого было защищаться, мало-помалу захирели, а то и вовсе распались. Многие теперь открыто устранялись от участия во всех этих делах, говоря, что заниматься ими пристало людям образованным, таким, как Рубен и его сподвижники: уж они-то во всем этом разбираются, им и карты в руки. Впрочем, проходившие как раз в то время выборы не обошлись без некоторой шумихи. Как и большинство жителей предместья. Мор-Замба слышал, что выбранный представитель вроде бы должен защищать интересы африканцев в Париже или даже в Нью-Йорке, в Организации Объединенных Наций. Рубен не пожелал прервать свою поездку по колонии, так что подготовкой предвыборной кампании занимались только его заместители, которые заранее отвергли результаты выборов, заявляя, что не видят, как можно будет избежать издавна сложившейся системы подтасовок и надувательства.