Пенелопа Лайвли - Фотография

Когда про Кэт узнала Полли, «тот день» стал вчерашним. Ее охватило чувство вины — вины за все те часы, когда она беззаботно порхала по своим делам в то время, как где-то там Кэт… Сама мысль об этом казалась Полли невыносимой.

Теперь Полли была работающей женщиной. Ей двадцать два, у нее — диплом, превышение кредитного лимита, три кредитные карты и квартира-студия [9] Студия — жилье, состоящее из одной комнаты и кухни, не разделенных перегородками. в Стоук-Ньюингтоне. И гарантированное рабочее место среди нижестоящего персонала страховой компании «Прудентиал» — предположим, не предел мечтаний, но на первое время сойдет, а она пока осмотрится и приценится.

Так что в тот день она быстро управилась с работой — совсем нетрудной, даже слишком нетрудной; имела весьма полезную беседу с коллегами, пофлиртовала с парнем из отдела продаж возле фотокопировальной машины. В обеденный перерыв она приобрела пару дорогущих туфель, о которых мечтала. А вечером встречалась со старой, еще со времен колледжа, приятельницей, и они от души посплетничали, уплетая пиццу.

Она была занята, заинтересована, у нее появился стимул, флирт и новые туфли наполнили ее радужно-эйфорическим настроением; шагая среди огней большого города, она, переполненная энергией, в какой-то момент подумала: как хорошо-то! Если бы ее спросили, была ли она в тот день счастлива, она, наверное, ответила бы утвердительно. Пару раз она почувствовала раздражение, покупая туфли, с сожалением вспомнила о превышении кредита и немного позавидовала подруге, переживавшей бурный роман. Правда, менее счастливой от этого не стала.

Когда Полли вспоминает тот день — день Кэт, — она понимает, что увидела нечто, находившееся далеко за пределами собственного жизненного опыта и представлений о жизни. В тот день Кэт попала в некое жуткое место, которое Полли не могла себе представить. Кэт — такая знакомая, такая родная, такая, в некотором роде, обыкновенная… вот только обыкновенной она никогда не была.

Полли поняла, что до этого не знала никого, кто бы умер. То есть никого из родных и близких. И испытывала недоверие — не столько горечь утраты, сколько недоумение. Нет, нет, это… это невозможно. Только не Кэт. Должно быть, это какая-то нелепая ошибка.

Узнав, что никакой ошибки не было, все, о чем она могла думать: но куда же она ушла? Где она? Где, где? И ей представилась некая черная дыра, куда канула Кэт и где теперь она пребывает, недоступная, беспомощно барахтаясь во тьме.

Когда Оливер прочел письмо Элейн, его точно громом поразило: хоть я и не думал об этом, но да, такая вероятность всегда существовала. Он поймал себя на том, что вспоминает всякие случаи, связанные с Кэт, — и всякий раз в свете произошедшего эти воспоминания приобретают несколько иной оттенок; тот день прошедшей уже недели развеял в пух и прах прежние представления, то, что казалось обыденным, стало совсем другим. «Ты счастлив, Оливер?» — спрашивает Кэт.

Он оплакивал Кэт. Прочел письмо, которое мало что сказало ему — когда, где, как? Разумеется, «почему?» — он не узнал. По прочтении он отложил письмо в сторону, ему стало грустно. Он не видел Кэт и не говорил с ней уже много лет, но всегда мысль о том, что она где-то есть, наполняла его тихой радостью. И вот теперь ее не стало.

Он не задавался вопросом «почему?», он не желал знать — отчего? Но его не покидало смутное, необъяснимое подозрение: то, что случилось, было предрешено, в Кэт всегда было что-то беспокойное, нечто, отдалявшее ее от остальных. За ее наружностью и манерой держаться, глубоко внутри, в ней сидела какая-то черная хворь. Но никто и никогда не видел ее, не замечал. Все видели только ее лицо.

Мэри Паккард наблюдает, как подъезжает по дорожке к ее калитке машина каждого из визитеров, как останавливается, как выходит и осматривается водитель: вроде бы здесь. Потом идет по дорожке через палисадник вдоль лавандовых кустов к двери коттеджа, а Мэри смотрит на него из окна своей мастерской, расположенной в стороне. Она появится, когда посетитель потянется к дверному молотку. «Привет, — скажет она. — Я тут».

Глину Питерсу, Элейн, Оливеру, фамилию которого она всегда забывала и до сих пор не может вспомнить. Не всем сразу, конечно, по отдельности, в течение нескольких недель — любопытное нашествие незваных гостей, — ее предупредили лишь одним телефонным звонком: сухо и по делу (Глин), робко, но не без умысла (Элейн), намеками (Оливер). После первого посетителя остальным она уже не удивлялась.