Артуро Перес-Реверте - Танго старой гвардии

— Как высоко она летает? Я предполагал, шести тысяч франков хватит…

— Восемь, мой милый. Восемь. Все дорожает.

Трубочник, судя по всему, потерял к ним всякий интерес и покуривал, разглядывая смутные фигуры, двигавшиеся по проспекту. Макс, стараясь сделать это незаметно, достал из внутреннего кармана загодя припасенный конверт и вложил туда еще тысячу франков.

— Уверен, что ты и в семь уложишься.

— Ладно уж, — улыбнулась баронесса, — уложусь.

Она спрятала конверт. Распрощались. Поднявшийся со стула Макс смотрел ей вслед, потом уплатил по счету, надел шляпу и двинулся между столиками к выходу мимо человека с трубкой, не обратившего на него никакого внимания. Лишь мгновение спустя, стоя на последней из трех ступеней, ведших с террасы кафе на улицу, он наконец вспомнил, кто это. Этого человека он, разговаривая с итальянцами, видел утром перед кафе «Моно» — ему чистили ботинки.

— Возникли сложности, — неожиданно произносит Меча Инсунса.

Они уже давно прогуливаются, болтая о пустяках, по улице Сан-Франческо и паркам, окружающим отель «Империаль Трамонтано». Близок вечер, и, золотя туман над заливом, солнце в дымке клонится налево, за скалы Марина-Гранде.

— Сложности, и немалые, — добавляет она мгновение спустя.

Макс, только что докуривший сигарету, давит раскаленный уголек о железные перила балюстрады, отбрасывает окурок и, удивленный переменой тона, сбоку всматривается в ее неподвижное лицо. Сощурясь, Меча пристально и упорно глядит на море.

— Соколов… — говорит она наконец.

Макс слушает с недоумением. И не очень понимает, о чем речь. Вчера доиграли отложенную партию — вничью. Каждый игрок получил по пол-очка. Вот и все, что ему известно об этом.

— Сволочи, — бормочет Меча.

Недоумение Макса перерастает в растерянность. Меча произнесла это слово со злобой и презрением. Значит, произошло что-то новое. Хотя «новое» — это не совсем то слово. Из забвения неспешно выплывает что-то далекое, общее для него и для нее. Макс уже когда-то слышал это. Слышал целую жизнь назад, в другом мире. Забыть это ледяное сдержанное презрение невозможно.

— Он узнал ход.

— Кто?

Меча — руки в карманах жакета — передергивает плечами, как бы показывая, что ответ совершенно очевиден:

— Русский. Он заранее знал, как сыграет Хорхе.

Мысль доходит до сознания Макса не сразу.

— То есть ты хочешь сказать, что…

— Что Соколов был наготове. И это уже не в первый раз.

Повисает молчание. Долгое и тягостное.

— Он же чемпион мира… — напрягая воображение, Макс пытается переварить услышанное. — В порядке вещей, что иногда подобное случается.

Женщина отрывает взгляд от залива, чтобы посмотреть на Макса. Губы ее плотно сжаты, но в глазах отчетливо читается: «Совершенно даже не в порядке вещей, что подобное случается».

— Почему ты мне это рассказала? — спрашивает он.

— Ты спрашиваешь, почему именно тебе?

— Да.

Она задумчиво наклоняет голову:

— Потому что ты можешь мне понадобиться.

Макс опирается о железные перила: он сильно удивлен. На лице его появляется какая-то неуверенность, а чувство, которое он испытал сейчас, сродни внезапному сильному головокружению. В специфические планы шофера доктора Хугентоблера на светскую жизнь в Сорренто не вписывается, что Меча Инсунса может в нем нуждаться. Совсем наоборот.

— Зачем?

— В свое время узнаешь.

Макс пытается привести мысли в порядок. Рассчитать действия в том, что ему пока неведомо.

— Я спрашиваю себя…

— Я довольно долго думала над тем, на что ты способен, — спокойно прерывает Меча.

Сказано мягко, и взгляд пристально устремлен прямо на него, словно в бдительном, настороженном ожидании подразумеваемого ответа.

— В отношении чего?

— Меня. Тогда.

Он делает небрежное, чуть заметное движение, обозначающее протест. Это прежний Макс, Макс золотых времен, показывает сейчас, что чуть-чуть задет. И не позволяет ни на йоту усомниться в безупречности своей репутации.

— Ты отлично знаешь, что…

— О нет. Не знаю.

Она оторвалась от перил балюстрады и двигается под пальмами в сторону Сан-Франческо. Постояв мгновение в почти театральной неподвижности, он идет следом и, догнав, пристраивается рядом, всем видом своим олицетворяя безмолвную укоризну.

— И в самом деле не знаю, — раздумчиво повторяет Меча. — Но сейчас речь не об этом. И не это меня беспокоит.

Любопытство пересилено благородным негодованием. Заботливо и непринужденно он протягивает руку, оберегая спутницу от двух без умолку болтающих и увлеченно фотографирующих англичанок.