Артуро Перес-Реверте - Танго старой гвардии

От вереницы неразличимых против света силуэтов отделился один, двинулся к террасе, вея ароматом «Worth», обретая по мере приближения зримые черты и очертания. Макс уже успел подняться из-за столика, поправить узел галстука и с улыбкой — широкой, сияющей, как этот полдневный свет, затопляющий все вокруг, — протянуть обе руки навстречу.

— Помилуй бог, баронесса, как вы сегодня очаровательны.

— Льстец.

Ася Шварценберг уселась, сняла солнечные очки, спросила виски с минеральной водой «Перье» и вскинула на Макса большие миндалевидные глаза, выдававшие ее славянское происхождение. Тот показал на меню:

— Пойдем в ресторан или предпочитаешь что-нибудь легкое здесь?

— Лучше здесь.

Макс проглядел названия блюд, напечатанные поверх репродукции Матисса, изображавшей «Средиземноморский дворец» и пальмы Променада.

— Фуа-гра и «Шато д’Икем»?

— Прекрасно.

Женщина улыбалась, показывая белейшие зубы, чуть выпачканные губной помадой, следы которой оставляла повсюду — на мундштуках сигарет, на ободке бокала, на сорочках мужчин, одариваемых прощальным поцелуем. Впрочем, это можно было счесть единственной погрешностью ее вкуса, если не считать аромата «Worth», чересчур, по мнению Макса, душного и плотного. В отличие от многих хищниц международного масштаба, слетавшихся на Ривьеру, баронесса Анастасия Александровна фон Шварценберг носила свой титул по праву. Ее брат, друживший с князем Юсуповым, был среди убийц Распутина, а первый муж расстрелян большевиками в 1918-м. Второй муж, прусский аристократ, умер в 1923 году от разрыва сердца на скачках «Гран-При де Довиль», когда его жеребец Мародер разорил хозяина, на голову отстав от фаворита. Ася Шварценберг — очень высокая, тонкая, с прекрасными манерами, — оставшись без средств к существованию, но сохранив обширные связи, какое-то время работала моделью в парижских «больших домах». Переплетенные подшивки «Vogue» и «Vanity Fair», которые до сих пор лежат в читальнях трансатлантических лайнеров и фешенебельных отелей, хранили множество ее изысканных фотографий, сделанных Эдвардом Штейхеном или братьями Зеебергерами. Еще и сейчас, в непосредственной близости от пятидесятилетнего рубежа, баронесса в темно-синем болеро и широченных кремовых брюках — Макс наметанным глазом определил: «Hermès» или «Schiaparelli» — все еще была ослепительна.

— Меня нужно свести с одним человеком, — сказал Макс.

— Мужчина, женщина?

— Женщина. Здесь, в Ницце.

— Что-нибудь особенное?

— Да. С большими деньгами, с высоким и очень прочным положением в обществе. Я должен проникнуть в ее круг.

Ася слушала очень внимательно и вдумчиво. Прикидывает свой барыш, подумал Макс. Вот уже много лет она, помимо продажи антиквариата, якобы принадлежавшего ее русской семье, занималась подобным посредничеством — добывала приглашения на закрытые вечеринки, помогала арендовать виллу или заказать стол в эксклюзивном ресторане, устраивала репортажи в модных журналах и оказывала тому подобные услуги. Здесь, на Ривьере, баронесса Анастасия Шварценберг была, называя вещи своими именами, кем-то вроде великосветской факторши.

— Не спрашиваю о твоих намерениях, — сказала она, — но угадать нетрудно.

— Да нет, на этот раз все несколько сложнее.

— Я ее знаю?

— Стал бы я иначе тебя беспокоить… Да и потом, есть ли на свете кто-то, кого ты не знаешь, Анастасия Александровна?

Подали фуа-гра и вино, и Макс поневоле замолчал, тем более что и баронесса не выказывала нетерпения. Пять лет назад, после знакомства на приеме в посольстве Санкт-Морица, у них наметился было легкий романчик. Развития он не получил, потому что оба одновременно догадались, что имеют дело с проходимцем без гроша за душой; так что рассвет они (баронесса в норковом манто поверх шелкового вечернего платья, Макс — в безупречном фраке) встретили в кондитерской «Хансельман» за чашкой горячего шоколада с пирожными. С тех пор они поддерживали отношения дружеские и взаимовыгодные, причем никто ни у кого хлеб не отбивал.

— Этим летом вы фотографировались вместе в Лоншане, — сказал наконец Макс. — Я видел снимки в «Marie Claire» или еще где-то.

Баронесса с неподдельным удивлением подняла тоненькие дуги, нарисованные на месте выщипанных и протертых кольдкремом бровей.

— Сусанна Ферриоль?

— Она самая.

Сиденье плетеного стула слегка заскрипело — баронесса откинулась на спинку, села нога на ногу.

— Это крупная дичь, мой милый.