Жан Эшноз - Я ухожу

Давно стосковавшееся по пылесосу, помещение это выглядело нынче эдакой холостяцкой берлогой, приютом затравленного беглеца, домом, отказанным по завещанию и пришедшим в негодность, пока из-за него грызутся наследники. Пять-шесть предметов мебели обеспечивали ему минимум комфорта; кроме того, здесь имелся небольшой сейф, чей шифр Феррер давным-давно позабыл, и кухонька площадью метр на три, с замызганной плитой, холодильником, где покоились две иссохшие редиски, и шкафчик с консервами безнадежно просроченной годности. Верхняя камера холодильника, которым пользовались крайне редко, регулярно превращалась в айсберг обретавший твердость пакового льда; раз в год Феррер изничтожал его с помощью фена и хлебного ножа. В душевой с облупленными стенами царили сырость и запустение, но зато в гардеробной на вешалках красовались полдюжины темных костюмов, множество белых рубашек и целая коллекция галстуков. Ибо Феррер, став владельцем галереи, взял себе за правило одеваться безупречно и строго, на манер политического деятеля или директора банка.

В комнате, служившей гостиной, ничто, кроме разве двух афиш с выставок в Гейдельберге и Монпелье, не напоминало об артистическом прошлом хозяина. Впрочем, здесь до сих пор стояли, выполняя роль низкого стола и подставки для телевизора, две мраморные глыбы, грубо обтесанные, щербатые и безнадежно затаившие в сокровенной своей глубине те формы, которые могли бы в один прекрасный день появиться из их недр на свет божий — в виде черепа, фонтана или обнаженного тела. Но у Феррера так и не дошли до них руки.

И вот он уже на борту ледокола длиною в сто метров и шириною в двадцать; другие характеристики: восемь сдвоенных моторов мощностью 13600 лошадиных сил, максимальная скорость — 16,20 узла, осадка — 7,16 м. Феррера разместили в каюте с привинченной к перегородкам мебелью, педальным рукомойником, видеомагнитофоном, вмонтированным в изголовье односпальной кушетки, и Библией в ящике тумбочки. Кроме того, здесь имелся маленький вентилятор — предмет явно парадоксальный для каюты, где отопление, включенное на полную катушку, разогрело воздух градусов до тридцати, как это и делается в любом помещении за Полярным кругом, будь оно кораблем, кабиной трактора или жилым домом. Феррер разложил свои вещи в шкафу, оставив под рукой, на тумбочке, печатный труд, посвященный инуитской скульптуре.

Экипаж «Смородинника» составляли пятьдесят мужчин и три женщины; последних Феррер засек сразу же: плотная молодая крашеная блондинка, приставленная к швартовам, любительница грызть ногти, приставленная к бухгалтерским счетам, и медсестра, с идеальной внешностью медсестры, с легкой косметикой на лице, с легким загаром на коже, весьма легко одетая под белым халатом; одновременно она заведовала библиотекой, видеотекой и откликалась на имя Брижит. Поскольку Феррер тут же начал брать у нее книги и видеокассеты, он в самом скором времени установил, что Брижит проводит вечера в обществе радиста с квадратным подбородком, мужественным носом и пышными усами. Итак, надежды на успех были весьма слабые, однако терпение, господа, терпение — будущее покажет!

В первый же день Феррер отправился на мостик знакомиться с командным составом. Капитан был похож на актера, а старший помощник на массовика-затейника, но на том все странности и кончались: прочие офицеры, и старшие и младшие, никаких особых примет не имели. Завершив церемонию знакомства и не найдя других тем для беседы, Феррер принялся обследовать просторное теплое чрево ледокола, изучая, по мере продвижения, все его запахи. На первый взгляд, судно было чистенькое и ничем не пахло. Однако мало-помалу принюхавшись, можно было учуять, в порядке следования, обонятельные фантомы газолина, горелого жира, табачного дыма, блевотины и утрамбованных отбросов; дальше при желании различались витающая в трюме гнилостная вонь заплесневелых бочек и острый запах рыбного рассола — крик души сифонного слива.

Громкоговорители гулко изрекали команды, в проемах полуоткрытых дверей мелькали матросы. По коридорам мимо Феррера бегали разные члены экипажа, то стюарды, то механики, не привыкшие к пассажирам-непрофессионалам и, в любом случае, слишком занятые, чтобы вести с ним беседы: помимо своих прямых судовых обязанностей, большинство матросов трудилось в просторных мастерских, механических или электрических, расположенных в трюме и битком набитых огромными станками и мелкими, но мудреными инструментами. Так что Ферреру удалось перекинуться парой слов лишь с одним молодым матросиком, робким, обидчивым, мускулистым парнем, который обратил его внимание на морских птиц вокруг корабля. Так, например, они увидели белую куропатку, гагу, чьи перья идут на пуховики, глупыша и буревестника; вот примерно и все.