Бен Элтон - «Номер один»

– Потому что это другой день, Берилл.

– Это мне известно, Трент. Представь себе, я знакома с телевизионными трюками.

– Да, конечно, Берилл, я…

– У тебя есть «Эмми»? Не думаю, угадала? А у меня есть «Эмми», даже две чертовы «Эмми», дорогуша, поэтому не нужно говорить со мной о том, как снимать сюжеты.

Эмма грустно улыбнулась звукооператору, с которым делила крошечный туалет самолета. Он улыбнулся в ответ. Вся бригада ненавидела Берилл. Они ненавидели ее не за то, что она была высокомерной, властной сукой, хотя и это было правдой. К этому они привыкли и мирились с тем, за что им платили деньги. Они ненавидели ее за то, что она притворялась, что она такая ненастоящая. Когда ей было нужно, она со всеми дружила, была обыкновенной девчонкой, никаких ужимок, никакой снисходительности, просто старая добрая душевная Берилл. Но упаси Господь перейти ей дорогу, или просто попасть под горячую руку, или на секунду забыть, что она – императрица популярной, мать ее, культуры и любимица зрителей. А больше всего работающих с ней людей бесило то, что она искренне верила в широко распространенную концепцию, будто она – плод собственных незаурядных талантов и звездная личность. Она думала, что публика верит в то, что она сексуальная женщина, отличная мамочка, заботливая, игривая, эмоциональная, честная, чувствительная, строгая, но справедливая и совершенно приземленная, потому что у нее есть все эти качества, в то время как Эмма, которая провела много, очень много изматывающих дней в монтажной, выбирая по секундам кадры, в которых Берилл выглядела просто изумительно, знала, что «старая добрая Берилл» – это результат работы бригады монтажеров и режиссеров. Будь они в Америке на съемках шоу «Бленхеймы» или в крошечном туалете на частном самолете над Бриз-Нортоном, именно съемочная группа создавала Берилл Бленхейм. Возможно, именно поэтому она относилась к ним с таким презрением.

– Я просто понять не могу, почему из-за того, что сейчас другой день, мы должны сидеть на других местах, – канючила Берилл, пока гримерша и парикмахер вносили тщательно продуманные легкие изменения, призванные создать эффект хода времени. – Я постоянно летаю на этих чертовых самолетах, и не думаю, ой, наверное, мне нужно сейчас сесть не там, где вчера.

– Да, – добавил Родни. – Мне кажется, мы уже нашли подходящие места. Знаете, вроде как застолбили свое небольшое личное пространство.

– Да, но нам нужно показать зрителям, что сейчас другой день, – спорил Трент, напряженно глядя на часы.

– Именно для этого и меняют костюмы, дорогуша, – ответила Берилл. – Я поменяла пиджак, это другой день. Мне не нужно пересаживаться. Никуда я, мать вашу, не пойду.

Трент послал призывный взгляд Кельвину, но тот смотрел в окно и не заметил его.

– Кельвин, – сказал Трент. – Берилл не хочет пересаживаться для полета в Бирмингем.

Кельвин неохотно повернулся к нему.

– Берилл, дорогая, в чем дело? – спросил он.

– Каждый раз, когда мы снимаем другой день, этот придурок заставляет нас меняться местами. Зачем нам всегда садиться на другое место?

– Не всегда на другое место, Берилл, – заспорил Трент. – У нас всего шесть мест, а вы «посещаете» пять городов, поэтому комбинации получаются…

– Я разговариваю с Кельвином.

– Знаешь, дорогая, – улыбнулся Кельвин, – дело вот в чем. Сегодняшние съемки включают довольно много тщательно спланированных деталей, и мы пытаемся воссоздать не просто впечатление, что мы втроем целыми месяцами ездим по стране в поисках талантов. Например, во время прослушиваний в Манчестере вы с Родни поругались, потому что Родни ужасно обошелся с бездарной малышкой…

– Я буду ужасно с кем-то обходиться? – спросил Родни, тут же обрадовавшись.

– Да, Родни, будешь. Можешь использовать эту свою критику «острый, как журнальный столик», если хочешь.

– Дубовый.

– Не важно.

– Да, конечно. Это превосходно.

– Так что ты хочешь сказать, Кельвин? – резко бросила Берилл.

– Ну, дорогая, когда мы покидаем Манчестер, ты по-прежнему злая и грустная. Твои материнские инстинкты страдают оттого, как эту молоденькую разочаровавшуюся милашку оскорбил старый самодовольный дурак Родни.

– Самодовольный? – спросил Родни.

– Остроумный, – поправился Кельвин. – И ты, Берилл, сидишь отдельно в последнем ряду самолета в глубокой задумчивости. Тебе больше не нравится эта работа, и ты даже подумываешь об увольнении. Поэтому Трент хочет, чтобы ты сидела там, где Родни сидел по пути в Манчестер.