Juan Bas - Трактат о похмелье (пер. Т.Машкова)

По словам Светония, неистовый Калигула боролся с похмельем, попивая настой грудной мяты, посылая кого-нибудь на казнь, да еще, как мне думается, занимаясь любовью со своей недужной сестрой Друзиллой.

Главные герои петрониева «Сатирикона», Энколпий и Аскилт, после бесконечного пира в доме Трималхиона, хоть и пьяны в лоскуты, но по пробуждении и не думают жаловаться на плохое самочувствие. Единственным проявлением похмелья (типа гневливого) оказывается то, что Энколпий с утра сильно зол на приятеля, поимевшего томного, очаровательного Гитона, и собирается ответить на оскорбление с помощью меча.

Зато отвратительно почувствовал себя в самый разгар вакханалии хозяин дома Трималхион: он жалуется на запор и говорит, что ему помог отвар гранатовых корок и щавель с уксусом.

Не припомню, чтобы хоть раз упомянули о похмелье и в другом дошедшем до нас памятнике древнеримской литературы – «Золотом осле» Апулея.

Тем не менее, в единственном сохранившемся фрагменте новеллы некоего Глабра, жившего в I веке до н.э., на закате Республики, я все-таки обнаружил обстоятельный диалог, посвященный похмелью, и довольно аппетитный рецепт.

До нас дошло всего три главы, название новеллы не известно. Как и две других древнеримских повести, она представляет собой смесь эротики и сатиры с некоторым налетом историчности.

Отступая от основной темы, Глабр рассказывает, что прежде, чем стать писателем, он побывал легионером – в составе войска Сертория воевал в Испании за установление республики, – и рабом, и гладиатором. За участие в гладиаторских боях на римской арене ему даровали свободу.

Он называет похмелье «утомлением, дарованным вином». Он говорит:

– Если я пьян, не обращай внимания. Ты должен быть еще пьяней: я-то, прежде чем пить, надел на голову фиалковый венок, и даже бросил несколько лепестков в вино.

– Конечно, я пьян, а ты как думал?! Если бы не это, я покинул бы тебя еще до захода солнца.

– Ты неблагодарен, Тигелий. И это после всего, что я делаю для тебя.

– Я сыт по горло твоими глупостями и ложусь спать, неважно где – сейчас не холодно.

– Идем в дом. Я выгнал жену, и тебе не придется больше терпеть ее. Да и мне тоже.

Руций захохотал, как сумасшедший. Я подумал, что должен принять приглашение, а когда он спьяну заснет, выкрасть у него мешочек с сестерциями. Я приметил кошель, спрятанный под его тогой, и оскалил зубы, как волк.

– Ну, давай. Когда проснемся, я приготовлю завтрак, достойный сабинян. Отварное кабанье легкое и совиные яйца вкрутую. Это лучшее средство от утомления, дарованного вином.

Разумеется, оно не нашло отражения – по крайней мере, явного – в архитектуре, музыке или танцах. Хотя в XX веке возведено несколько зданий, додекафонических симфоний и искусных хореографических композиций, в которых просматривается перманентно похмельное состояние их творцов.

Другое дело – популярная песня. Чавела Варгас, Эдит Пиаф, Фрэнк Синатра, Дин Мартин, Сэмми Девис-младший, Нейл Янг, Сид Вишис, Джимми Хендрикс, Лу Рид, Микки Джаггер, Джим Моррисон и Джени Джоплину явно могли бы нам о нем кое-что поведать.

Я не знаю ни одного скульптурного памятника данному феномену – очевидно, мешает интимный и, зачастую, скрытый характер похмелья.

Кто, кроме разве что самого Родена, знает, почему Мыслитель держится рукой за голову? Может быть, ее пронзил гвоздь алкогольной отравы?

Нечто подобное наблюдается и в живописи.

Многие мастера частенько обращались к теме алкоголя. Перед глазами так и стоят «Пьяницы» Веласкеса и многочисленные персонажи Брейгеля, прикладывающиеся к бутылке или, по всем признакам, уже успевшие приложиться раньше. Но мне известны всего две картины, изображающие героев с похмелья, хотя наверняка есть и другие.

Даже не намереваясь непременно притягивать за уши примеры по изучаемой теме, человек, знающий биографию и произведения Фрэнсиса Бэкона, может догадаться, что персонажи его жутких портретов, и особенно автопортретов, помимо прочих экзистенциальных недугов, страдают и бодуном.

Нечто подобное происходит и с одинокими, меланхоличными героями Эдварда Хоппера, сидящими в пустынных, неприветливых барах, где почти слышно гудение лампы дневного света, или на кровати в безобразно голой комнате затерянного на шоссе мотеля. Но все это не более чем мои измышления; и все они свежи, как только что срезанные ирисы в кувшине, наполненном родниковой водой с аспирином.