Александр Казанцев - Школа любви

Видя такое дело, мы с Еленой разулись, я даже штанины закатал, отобрали у старушек ведра, стали вычерпывать сами. От пара и от работы спешной мигом взмокли. Едва последствия потопа были в основном ликвидированы, к Крестильне, увидел я в окно, подкатила шикарная белая «Волга» последней модели. Старушонки — те, что тоже увидали это — заахали, заохали, закрестились. Отец Аркадий возник среди не рассеявшихся еще белых клубов — грозен, как Саваоф. Слыхал я уже, что новый благочинный отличается особой строгостью, но все же подивился тому, как затрепетали под его гневным взглядом обслуживающие Крестильню старухи.

Не удалась его затея крестить нас по «высшему разряду»…

Благочинный, гнев свой усмирив, лишь присутствовал при крещении, а крестил нас довольно-таки молодой еще отец Олег — тихий, с умным, но смиренно-грустным, как бы излучающим тепло и свет взором. Лишь он и сумел выправить иронический и чуть ли не ернический крен моего настроя, вызванный ЧП в Крестильне; а для совершения обряда вполне сгодилась и обычная купель, бассейн же был косвенно задействован тем, что по-прежнему еще парил; вот и стояли мы с Еленой босиком среди белых клубов, будто в облаках. И словно из заоблачной выси доходили до нас канонические слова обряда…

Потом поздравлял нас с крещением сам благочинный, подарил на память об этом событии две новопечатные духовные книги. Кажется, мы должны были целовать ему руку, но все во мне воспротивилось этому… А «Свидетельства о крещении» нам вручая, отец Аркадий обнаружил, что в трудном моем отчестве выписывавшая их бабулька допустила две ошибки. Благочинный глянул так, что старушка чуть было сквозь пол не провалилась. Заставил переписывать. Я, боясь, как бы перепуганная седовласка не нагородила новых ошибок, диктовал ей по слогам…

Вручая нам переписанные трясущейся рукой свидетельства, благочинный чуть ли не целую проповедь произнес. И живо напомнил мне обкомовского идеолога…

После такого крещения заставить меня венчаться, к огорчению Елены, было уже нельзя…

Если б электричка немного не задержалась, я бы точно на нее опоздал, хотя всю дорогу бежал, сбивая дыхание. Не подобрал меня, хоть и отчаянно маячил ему, явно поддатый шофер «зилка-самосвала», обогнал и такой вонью из кузова обдал — меня чуть не вывернуло. Силос на ферму повез…

Перрон запружен народом. Понятно: воскресенье, погостившие в деревне горожане возвращаются домой. Многие под градусом — как я и покруче. Только вот песен не слыхать…

При посадке дикая давка учинилась. Я толкаться не стал, вошел в числе последних. Вагон уже полнехонек — пришлось стоять в проходе, чуя локти и плечи сограждан. На следующей станции стиснули меня еще сильней.

Ничего, главное — успел, домой еду!

Глядишь, и благодушие нахлынуло бы на меня вслед за восстановлением дыхания, кабы не ощутил я вдруг, как застучало, затикало у меня в висках, будто часовой механизм взрывного устройства. А потом невидимые стальные обручи сдавили голову. Затылок налился свинцом.

«Сейчас пройдет, сейчас… — успокаивал я себя, но видел уже, как в вагоне начинает клубиться то ли туман, то ли пар, будто в той Крестильне, только не белый, а темный, вот и ругал себя: — Какого черта напился так, идиот, накурился вдобавок!»

Не белый вовсе туман, а фиолетовый…

А! Это туман времени…

Такое со мной уже бывало…

Сегодня похолодание резкое — вот и сказалось, видать. При таких перепадах мне порой и без выпивки худо…

Вон как «туман» клубится, а его никто не замечает… Это хорошо, а то бы уже паника началась — подумали бы, что дым, пожар…

Пусть себе клубится, не так и страшно, бывало уже…

Я ведь домой уже еду, там меня Елена и Машуня ждут…

Ничего со мной не случится, мне ведь даже упасть некуда: со всех сторон плечами и спинами подперт…

Народу-то! Будто летом…

Ба! Вот это подгадал я в вагон сесть, чуть ли не все знакомые кругом…

Вон Осип стоит. Шапчонку кроличью с плеши снял, лицо от пота утирает, не узнает меня… Конечно, столько лет прошло…

Только Осип почему-то не изменился ничуть, будто с той поры, когда в последний раз виделись, успел лишь за бутылкой сгонять… А может, он на «югах» и впрямь пить бросил, вот и сохранился так?..

А вон мой дед покойный у окна сидит. Живехонек!.. Только уж больно хмур, отвернулся от меня, до сих пор, видно, обижается, что не любил я его при жизни…

А это не мама ли моя вон там?.. До болезни такой была — молодая, красивая…