Александр Казанцев - Школа любви

А потом вдруг вспомнил, что читатель у моего романа уже есть. Нет, не Елена — она как бы инстинктивно побаивалась читать мои черновики, да я и не хотел этого — немало в них страниц, которые ее больно заденут. Первый читатель мой — дочь. Давно. Еще с того самого дня, когда оставил я едва начатую рукопись на своем столе и уехал с Еленой по весне в Межениновку, ворочать пни и коряги…

Сперва Машуня читала мою рукопись втихаря. Но однажды я ее застукал. Это ее почти не смутило — сразу высказала, что ей понравилось, а что — не очень… И пусть в суждениях ее еще не было уверенности, мне они показались полезными и интересными. И порадовала меня, конечно, ее заинтересованность. Потом до того даже дошло, что, возвращаясь из школы, она частенько вместо того, чтоб скорей переодеться и пообедать, спешила, радуясь моему отъезду на работу, плюхнуться в кресло в моей комнате, схватить в щепоть свежеотпечатанные страницы. Сколько раз сердилась на меня, что за день написал совсем мало, а то и вовсе ничего!..

Не хочу я уподобиться одному знакомому графоману, который, принося мне свои унылые сказки, уверял неизменно, что дети его от этих произведений в восторге. Просто за месяцы и годы работы над этим романом, ставшим и мучением моим, и — временами — чуть ли не единственной радостью, Машунино внимание к нему полнило меня надеждой, прибавляло уверенности в себе. А если — чем черт не шутит! — и выйдет когда-нибудь эта моя книга, то во многом благодаря дочке моей…

Машуня… Совсем немного строк о ней в этой лохматой рукописи. Но, может, это все и писалось ради нее. Ради смышленой и своенравной девчонки, девушки уже, унаследовавшей от меня не только густые темные брови и невысокий рост, но и упрямо-взрывной характер, катастрофическую влюбчивость… Господи, как время-то летит! Машуня снова жарко влюблена и уверена, что в этот раз по-настоящему. Но что-то, похоже, не слаживается в этой любви, порой дочка грустна, иногда печальна. А я ничем не могу помочь…

И этим вот романом разве сумею научить ее любви? Нет, конечно! Да и мне ли браться за это, не раз уже слышавшему в свой адрес: «Ты и любить-то не можешь!..»

А придет ли когда в этот мир тот, кто сможет по-настоящему научить людей любви?..

Стоп! А может, учить-то как раз и не надо?

Может, надо просто жить, у жизни учась?

Может, она, жизнь человеческая, и есть школа любви?..

Голос дяди Пети, как ветер напористый, распахнул створки моей задумчивой отчужденности, меня распахнул навстречу этому неказистому балагуру. А всего-то и сказал он:

— Почитаю и, глядишь, в этим… в Лоте твоем себя тоже узнаю…

Ну, никак не мог я не предложить тогда:

— А давай, дядя Петя, за любовь выпьем!

И как же нам после тоста этого о любви не заговорить?.. Сказал я, что в романе моем, по замыслу, любовь — главная тема, признался: «Боюсь, не вытяну…» Старик стал горячо уверять меня: должно, дескать, получиться — тебе ли, мол, любви не знать? — вон какая у тебя Лена!

— У меня жена в молодости на твою шибко походила, — сказал он, глядя как бы сквозь меня. — На фронте радисткой была, от командира прижила ребенка, вот и комиссовали, а в тылу тоже большой начальник какой-то на время приголубил, вот и приехала после войны в Коммунар наш, в село таежное, с двумя аж девчонками, безмужняя. И хоть в те годы мужики, понятно, в этим… в дефиците были, хоть нетронутых девок и охочих до любви бабенок пруд пруди, за ней, красавицей, увивались многие. Кабы не дочки две, так замуж ей выйти проще репы пареной!.. Она тогда у нас в сельхозучилище работала, секретаршей, ну и библиотека была на ней. А я как раз с армии вернулся, с Сахалина, аэродром там военный охранял, в колхозе стал на этим… на кормозапарнике работать. Увидал ее, Полину, как-то раз — душа запарилась!.. А она ведь на шесть лет меня старше была, вон как!.. Ну и стал я, как в этим… как в кино, забыл название, легулярно в библиотеку хаживать, книжки брать умные… Думашь, чо это дядя Петя до сих пор с книжками дружен?.. Ну, и не один я туда, понятно, так часто заглядывал — пришлось со всеми ее ухажерами по очереди драться. Косолапым-то я в старости стал, а по молодости — орел еще тот!.. Короче, говорю Полине: давай сойдемся, я ведь по-серьезному, не как эти… Не верит! Смущат ее, что я моложе: это на тебя стих, мол, нашел, приглядишься потом да и вытуришь. Ну, а матушка моя, царство ей небесное, на дыбы поднялась: совсем сдурел, парень, и старше тебя она, и дети невесть от кого!.. Долго смириться не могла, и когда уж сошлись, все к Полине цеплялась. А они у меня обои с характером… Я уж сперва мать уговариваю, потом на Полину строжусь, а у самого сердце болит — и за ту, и за другую… Ну, потом они это… пригляделись друг к дружке, одумались. Тогда я с Полиной и расписываться поехал в район, километров за тридцать, на лошади. Обратно вертались — вечер такой, аж горит все. Ну, и в нас огонь, понятно… Короче, остановились мы в месте безлюдном, стог разворошили… Вот тогда я и сделал первого сынка. Точно!..