Кормилицын Валерий - Излом

Василий Данилович был несказанно доволен. В армии он таких денег не видел.

— Удачный денёк! – приговаривал полковник. – Всего один погибший… Раненых мало, и те легко, оружия набрали и денег кучу…

О двух десятках боевиков, отправленных сегодня с его помощью на тот свет, он и не вспоминал.

Ещё меня беспокоил убежавший Кулаев. Я печёнкой чувствовал, что своё слово он непременно скажет…

Чебышев, мой учитель, был отомщён!.. Ценой молодого парня и двух десятков боевиков…

Через три дня хоронили моего бойца. За это время успели привезти из Ахтубинска его мать. Встретиться с ней я не посмел и лишь передал с Василием Даниловичем огромную сумму денег. На похороны тоже не пошёл.

«Я не хочу знать его имени, чтобы оно потом не преследовало меня», – глотал рюмку за рюмкой, глядя пустыми глазами в окно.

Полковник принёс обратно толстый конверт с деньгами и записку от матери: «За деньги сына не куплю!».

— Не взяла! – заскрипел зубами. – Данилыч. Поставьте ему на памятник синий самолёт… Пусть летит на нём в синее небо! – стёр набежавшую слезу. – Скажи его матери и ребятам, что я очень болен…

«Что я очень и очень болен, сам не знаю, откуда взялась эта боль… то ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем, то ль, как рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь…» – оставшись один, допивал бутылку.

На экране телевизора что‑то шептала под музыку безголосая дочка первой российской певицы, а перед глазами стояло лицо погибшего парня…

Вечером забежал Валерий.

— Чего грустишь, братила, как выражаются в ваших кругах. всё перемелится – мука будет… Бросай к чёртовой матери свой бизнес да вступай в орден русских витязей, — довольный жизнью уселся в кресло. – В фашизме нет традиции в отличии от черносотенного движения и он ненавистен старшему поколению. Им уже не обьяснишь, что русские фашисты – за Россию, а не за Германию… Если бы не еврейские средства массовой информации, никто бы и не знал, что они существуют. Ну скажи на милость, какой у молодёжи будет патриотизм, если даже учебник истории сообщает о том, что разгром немцев во второй Мировой войне начался не русскими со Сталинграда, а американцами с Пирл Харбола, где их полностью расколошматили япошки… Но они как‑то сумели переломить ход войны, вступив в неё лишь в сорок четвёртом году, когда русские и без них одерживали победы на всех фронтах. Величайший пример загребания жара чужими руками. В первую Мировую Америка вступила лишь в семнадцатом году, за год до окончания войны и снова получила дивиденды в отличии от России, вынесшей на себе всю кровь вшей и грязь…

Какой‑то продажный еврей по их заказу и написал этот учебник, хотя точно знал, что войну выиграли не американцы а евреи. Скоро напишут, что Ледовое побоище помогли провернуть Александру Невскому евреи, не говоря уж о Куликовской битве. Засадный полк, опрокинувший хана Мамая, являлся ничем иным, как израильским спецназом, а его руководитель, воевода Боброк, был вовсе не Боброк, а князь Рабинович… И даже у Пересвета, который схватился со ставленником Ясира Арафата, бугаём Челубеем, нашли под шлемом еврейскую шапочку, — веселил он меня. – А фамилия Дмитрия Донского была Рюрикович… Американцам же наоборот, всюду мерещатся русские шпионы. По их версии даже Робин Гуд был наш разведчик, заброшенный в тыл врага Иваном Грозным, чтоб отравить их говядину…

Через несколько дней после акции ко мне в офис провели ставшего белым от ярости азербодского авторитета.

— Ты чё?! – брызгал он слюной. – Ты под кем ходишь? – сверкал белками глаз.

В кабинете, кроме меня, находился Менлибаев, который и привел коронованного лаврушника.

— Э–э-э, братан, с людьми говоришь, да! – оборвал он его. – Чего шерсть вздыбил?..

— А ты, чмо узкоглазое, заткнись! – ощерился азербайджанец.

Лицо Менлибаева налилось кровью, приняв серый оттенок, а глаза стали тяжелее свинца, как у убитого авторитета.

— Я на своей земле, – спокойно начал он. – А ты в гостях, – заиграл желваками. – Пахан черножопый, – заорал Газиз, пидор гнойный… Даже зону ни разу не топтал… Чмошник! Вафлер! Баклан! Сявка! Чушка сопливая! Да тебя на зоне… За узкоглазого мне ответишь, – уже спокойно произнёс он и перевёл дыхание. Ещё я, россиянин, какому‑то чурке не подчинялся, лаврушнику черномазому… Свободен, дядя, – указал воровскому авторитету на дверь.

От такого потока информации тот спёкся и тихо слинял, по–видимому раздумывая, утопят его в унитазе или дадут уйти спокойно.