Александр Торопцев - Охрана

Сергей Воронков даже посмеивался над знакомыми, потерявшими деньги на вкладах, оклады на работе, а то и работу на разных фирмах, в банках, в агентствах. «Ишь, губы раскатали! – ухмылялся он. – Сидит какая-то свистушка после ликбеза за компьютером, раскладывает от нечего делать пасьянс, ходит с бумажками по кабинетам и получает за это в несколько раз больше командира полка!» Весь сентябрь хорохорился Сергей, непонятно чему радуясь. А потом была зарплата, первая после-дефолтная, и он надолго помрачнел, хотя не в деньгах видел свое счастье и не деньги явились основной причиной душевного смога, душевной растерянности, не отпускавшей теперь «врачевателя», бывшего майора, действующего охранника.

Осень, ветреные дожди вперемежку с солнцем и вдруг нагрянувшие внезапно ранние холода, иссушившие асфальт, и пыль, беспризорно ютившаяся в каждом укромном уголке, жавшаяся у бордюров тротуаров, а за холодами уже в начале октября посыпал снег, мелкий, тщедушный, ластившийся к пыльным наносам у бордюров, покрывавший осеннюю пыль. А потом и вторая зарплата пришла, и все охранники поняли, что это надолго: и ранний холод, и низкая зарплата, и все, что связано с этими явлениями русской жизни у русских людей, неподготовленных по укоренившейся привычке к подобного рода грустным метаморфозам.

Почти все охранники сносили беду молча. Хотя каждому хотелось срочно что-то предпринять, изменить, перестроить, наладить, но как это сделать, никто не знал. Кроме Сергея Воронкова.

Получив в октябре вторую низкую зарплату, он спросил у Бакулина строго, вызывающе:

– Где остальные деньги?

– Это вся наша зарплата, Сергей, – спокойно ответил Бакулин. – Не хочешь, увольняйся. Но бузить здесь нечего. Я тебе ничем помочь не могу.

– Я в твоей помощи не нуждаюсь. Контора перечисляет в ЧОП ту же самую сумму в долларах. Как и обычно. Почему же охранникам, которые работают на этой фирме, платят в долларах в три раза меньше? Почему мы ходим в такой холод в старых заношенных куртяшках?

– Это замечание по делу. Я прорабатываю вопрос экипировки личного состава вверенного мне объекта.

– А когда остальные деньги мы получим?

– Я же тебе сказал. Между прочим, Сергей, твой зять пока еще стажер. Ты помни об этом. И не заводись. И людей не заводи, не настраивай против меня. Я двадцать семь лет служил и таких, как ты, видел немало. Успокойся, мой тебе совет.

«Нужен ты мне, как собаке второй хвост!» – подумал Сергей, а вслух сказал:

– Я тоже видел много таких, как ты.

Они стояли за стойкой. Два совершенно не похожих друг на друга бывших офицера. Пятидесятилетний полковник и сорокатрехлетний майор. Темноволосый, худой Воронков с глубоко посаженными глазами, на вид слегка напуганными чем-то, но не потерявшими упрямства и гордости. И светловолосый, широколобый Бакулин, ответственно шелестевший журналами. Его курносое лицо и поблекшие голубые глаза легко могли ввести в заблуждение несведущего человека: уставший простачок сельского пошиба с сильной ладонью, крепкой шеей и сам весь по-сельски крепкий и по селу скучающий, и место его там, у сохи, а не здесь, в Москве, на должности пусть и не бог весть какой. Но все-таки имеет в подчинении одного подполковника, пять майоров, аспиранта и собственного сына впридачу, и… нет, все не так. Присмотревшись повнимательнее к Бакулину, любой неглупый человек понял бы, как приятно этому бывшему полковнику листать журналы приема-сдачи дежурства, наличия автомашин на стоянках и в гараже конторы, текущих дел, а также заявки (правильно ли они оформлены), другую документацию. Какую радость душе и сердцу доставляет эта ответственная работа, которую по доброй воле он сам не оставит и никому ее не отдаст без боя, разве что с повышением. Во всей фигуре Федора Бакулина, быть может, и неказистой, с точки зрения помешанных на зарубежных киногероях русских дам, было то, что напрочь отсутствовало в облике Воронкова – воля, уверенность в правильности избранного пути, неуемное желание идти и идти по этому пути, не сгибаясь, не психуя по мелочам, не растрачивая энергию на таких, как стоявший рядом подчиненный, деланный мальчик с лохматой лапой, сюсюня, которого возили до сорока лет в блатной колясочке судьбы разные родственники. «Не отдам, не уступлю», – мог бы прочитать внимательный человек во взгляде Бакулина, углубленного в свою важную (только для него одного важную) работу.

Разговор прервался, Сергей выбежал во двор, открыл ворота, в которые медленно протиснулся широкий фордан главбуха, женщины высокой на высоких каблуках с черной сумочкой, прижатой к груди, и с гордой походкой, чем-то отдаленно напоминающей ход осетров в большом аквариуме какого-нибудь супермаркета, расположенного не так далеко от центра столицы.