Александр Торопцев - Охрана

– Нет, Марина! Мне нужна другая папка, – строго, впрочем, вполголоса, говорил руководитель переговоров, и довольная она шла, как по подиуму, к двери, аккуратно открывала ее, извинялась все на том же языке и исчезала на пять-шесть минут.

Известный в общем-то прием в переговорном деле. Используют его давно и во всем мире. Но безотказно он действует далеко не всегда. Сказка сказкой, а таких повзрослевших, в самой роскошной женской спелости мальвин не много рождается на земле.

Марина была в конторе женщиной авторитетной. А это тоже большое искусство, большой профессионализм, труд. Одно дело родиться мальвиной, а другое – использовать нужные черты этой героини в своей работе, причем не один-два раза в год, а постоянно, изо дня в день, при этом следует помнить, взрослея и, как говорят иной раз о мужчинах, матерея.

Вообще говоря, это чисто женское слово в какой-то момент истории человечества почему-то оторвалось от женщин. А зря. Потому что матереть могут только женщины или волчицы. Матерая волчица – неплохо сказано. Матерый волк – гораздо хуже. Матерая Марина – и точно, и кратко, хотя некоторые словоеды и здесь могут воспротивиться. В самом деле, Марина к тому времени, когда ее стали вызывать в переговорные, матерью была всего один раз, а значит, матерой ее назвать можно было лишь с большими оговорками. Да и самой Марине вряд ли это понравилось бы. Матерая мальвина с одним сынишкой – ну куда это годится?!

В девяносто пятом бывший майор Воронков зачастил к заматеревшей (хотя так и не родившей второго ребенка) Марине, а Ирина стала все чаще говорить ей о нем в телефонных разговорах и кухонных посиделках. Намек был ясен. Сергею нужна была работа. Марина занервничала, внешне ничем свою легкую тревогу не проявляя. Ни на работе, ни дома с сынишкой, ни дома с Сергеем.

Она знала, что время сокращений в сокращенной стране не прошло, что каждое ее неосторожное движение может закончиться разговором с заместителем генерального директора по кадрам. Претендентов на ее должность у родственников и хороших знакомых тех, кто всю жизнь отработал в конторе, было немало. Покидать такое место в расцвете женских творческих дарований она, мать девятилетнего сына, не могла по многим вполне понятным причинам.

Задача перед ней стояла сложнейшая.

Однажды субботним вечером Сергей явился к ней гордый, без тени тревоги на лице. А что ему тревожиться?! Он пишет книгу, много читает, собирает материал. До цели еще далеко. Но в общих чертах он уже представил себе все, над чем так упорно трудился.

Выпили джина с тоником. По жаре хорошо. Потянулся разговор. Если говорить откровенно, то Сергей ей нравился больше многих начальников отделов и других руководителей конторы. Что-то было в нем свое, пусть и не родное (это уж слишком), и не сильное (сила ее влекла, мужская сила, а уволенный Сергей силу стал терять), но свое. Он не был весь запрограммирован, закован цепями условностей. Он был более свободным, чем все остальные мужчины, которые появлялись на ее горизонте. Он был больше ребенок, чем взрослый. Этой детскостью, непосредственностью он напоминал ей собственного сына. А его-то она любила! Даже оказавшись на краю пропасти, Сергей вел себя не как взрослый человек. Он не смирился с судьбой, не притих, не пошел на поклон к брату, хотя тот сделал бы в этом случае для него все. И другие люди помогли бы ему, приди он к ним с повинной головой. Скажем, в армию его бы не вернули, это уж слишком для любой армии мира с хорошими традициями. Но работу нашли бы. Да, не так уж и глубоко знал Сергей английский язык, и французский, и немецкий. Но человек он был обучающийся, учиться не ленился, в школе лень свою оставив. Почему же, почему же он не поклонился, не покорился, не приклонился в тот отчаянный для него год?

– Они только этого и ждут, – говорил он с пафосом. – Нет уж. Мне с ними не по пути. Я лучше книгу напишу, чем буду участвовать в этом бардаке.

– Кстати, как у тебя книга? – спросила Марина, не зная, каким образом ей поскорее выпроводить своего дорогого гостя и поехать в Дорохово, на дачу, к сыну.

– Все хорошо, прекрасная маркиза, – сказал Сергей, и в голосе его она почувствовала и тайну, и сверхважность, и уверенность, и нежелание куда-либо торопиться. – Главное, не спешить. Это они – люди временные. Им надо спешить. Их скоро сметет жизнь с кресел и престолов. Поэтому они и торопятся. А мне-то куда спешить, а? Марина, скажи, куда нам с тобой торопиться?

А еще он мог улыбаться не то чтобы нагло, но близко к этому. И смотрел он, улыбаясь, как смотрят на женщин хамоватые мужики, не понимающие, что и у женщин есть тоже душа, которую раздевай, не раздевай – не увидишь, если ты хам.