Александр Торопцев - Охрана

Старый кореш-сибиряк подвернулся вовремя. Товар они вывезли, склады затарили. Нужно было время, чтобы его без лишних осложнений сбыть в надежные руки. Егорову хватило бы двух месяцев. Заказчик, деловой мужик, на лето смотался на Кипр, все шло хорошо. И вдруг Куханов загоношился…

После выстрела Егоров сел в свою машину, приехал на коттеджную улицу, расплатился с хохлами, коротко объяснил ситуацию, те ноги в руки и на потрепанной «копейке» рванули в Москву. А может быть, и не в Москву.

Затем Егоров нагрянул в ночной ларек на станции, оставил продавцу конверт с запиской-инструкцией и кое-какими долгами (приличные у него были долги!), купил бутылку вискача самого дорогого и отправился на озеро. Уже светло было. Он искупался, надел новую белую рубаху, белые брюки, белые кожаные ботинки и поехал в ментовку сдаваться, напевая негромко: «А утром поведут меня на наш тюремный двор, и там глаза навеки я закрою».

Судили Егорова, его сибирского кореша и двух братков из соседней области (ну никак не удалось ему их отмазать, не смотались они вовремя, не виноват он!) в начале ноября 2000 года. Дело было путаным, убийства на дорогах пришить Егорову и браткам из соседней области не удалось. А может быть, дел других было много у соответствующих органов.

Двадцать лет получил Егоров. Его сибирский кореш – семь лет, а братки из соседней области – шесть и пять. Начальник районного отдела по борьбе с бандитизмом был не очень доволен приговором, но сил у него на большее не хватило. Все приговоренные остались довольны. Не приговоренные чувствовали себя еще лучше. Например, прапор Петька, который не раз приобретал по дешевке товар у каких-то странных людей. Или, например, следователи, нанятые потерпевшей фирмой.

Грустила лишь вдова Егорова и двое его сыновей. Он схлестнулся с ней в Коми. Она работала там в леспромхозе бригадиром. Странная какая-то женщина. Ее отец мотал там срок по 58-й и одна из местных женщин, давние предки которой осели здесь еще в семнадцатом веке, родила ему в пятьдесят третьем году дочь и умерла при родах. Отец дождался реабилитации, но в центр не поехал: не осталось у него в центре ни друзей, ни врагов, ни дома, ни дела. А здесь была дочь, быстро взрослевшая, быстро понявшая, что корни ее в Коми, на лесоповале. Лес рубят, а корни приживаются и остаются.

Когда в село, за которым на склоне холма приютилась зона для людей и нелюдей, стал похаживать разбитной парень из дальнего Подмосковья, отец понял свою ошибку, но было поздно. Егоров стал отцом двойни, расписался с его дочерью, обещал приехать за ней, действительно приезжал, но она, потерявшая к тому времени и отца, наотрез отказалась отрываться от могил своих предков – а их у нее на местном кладбище было немало. Егоров психовал, писал ей письма, отправлял к ней безымянных людей с деньгами. От денег она не отказывалась, хотя и догадывалась, что они не совсем чистые. Жила – не шиковала, сыновей воспитала.

Отец ее мечтал дать внукам инженерное образование, но рано умер, а одной ей тяжело было за мальчишками уследить, да за книги их усадить. После школы они получили на курсах от военкомата водительские права, отслужили, вернулись водителями первого класса, жениться собрались.

Об учебе ни тот ни другой не думали. Денег нужно было много на учебу.

Безымянный (он назвался Игорем Васильевичем) прибыл в городок под Сыктывкаром летним вечером. Она приняла его хорошо, но без лишних эмоций и рассуждений, удивилась только: «Из тебя бы артист получился. То с бородищей приезжал поповской, а теперь вообще – рыжий». – «Я такой и есть, рыжий», – ответил он. – «Будет врать-то!»

Он у нее ночь перекантовался, утром уехал. Она пересчитала деньги и ахнула. Обоим сыновьям хватило бы на платный институт почти на три года. Но быстро успокоилась. Их туда силой не загонишь, поздно. Пусть семьями обзаводятся, на внуков доллары сохраню, внуков обучу.

Приблизительно так же думал и Александр Егоров. Срок ему дали большой. В июне 2020 года ему будет семьдесят два года. Это слишком много, чтобы о чем-то светлом мечтать. Он об этом и не мечтал. Он радовался. Людей своих не сдал. Все шито-крыто. Деньги у него в надежных местах лежали. А еще у него были верные люди, которых даже в блатном мире никто не знает, не говоря уже о братках. Они обязаны ему по гроб жизни, потому что очень уж наследили. Но остались в живых. Старый таежник подобрал их в глухомани после кровавой разборки, выходил, кое-чему научил по жизни. Держать в тайге их не стал. Они пробрались через Югорский камень в Европу, дали весточку Егорову. Он в разборке не участвовал и по сути был единственным человеком, которому не за что было им мстить. Более того, он понимал, что они просто попали в нехорошую переделку, из которой, каким бы ты ни был хорошим, был только один путь – в могилу. Квадрат Егорова (сам он, его молчаливая жена и двое корешей) был прочен, как алмаз. Втроем, без жены, к сожалению, они мечтали сколотить по миллиону зеленых и рвануть в одну южную страну, где у одного из безымянных были родственники, покинувшие Россию еще во время Англо-бурской войны.