Евгений Сатановский - Моя жизнь среди евреев. Записки бывшего подпольщика

Именно поэтому до трети Большой русской алии в Израиле – нееврейские члены еврейских семей. Работающие. Служащие в армии. Переживающие со своей новой родиной все, что выпадает на ее долю. Дай им Б-г здоровья и терпения. Как и всем прочим, кто до них разделил судьбу евреев. Немцев и поляков, среди которых самый высокий процент Праведников народов мира. Тех, кто во время Холокоста спасал евреев, часто рискуя жизнью. Эфиопов, которые до сих пор в достаточном числе прибывают в Израиль в составе семей фалашей – фалаш-мура. И всех прочих. Включая румын и венгров, чехов и болгар. Которые иначе так и жили бы за железным занавесом.

А также арабов. Да-да, арабов. Египетских, ливийских, йеменских, иракских, марокканских, тунисских, алжирских, сирийских, оманских. Присоединившихся к евреям, уезжавшим во Францию, Великобританию, США, Израиль. Растворившихся среди них. Не отличавшихся от евреев на взгляд жителей тех стран, куда они приехали. Да и на собственно еврейский взгляд, честно говоря.

Как не отличались поначалу для репатриантов из СССР израильские арабы от восточных евреев. Особенно выходцев из Марокко. Точнее, именно местные арабы, особенно христиане с их привычками к костюмам и галстукам, на взгляд еврея из Москвы, Таллина и Ленинграда, были и до сих пор остаются похожи на нормального еврея. В то время как расхристанное и мятое существо, хулиганистое и невоспитанное, которое ему настойчиво предлагают считать братом… Ну, замнем для ясности.

Все, кто с евреями приехал, откуда и куда бы ни приехали, с евреями большей частью и остались. Как и предполагал Любавический Ребе Менахем-Мендл Шнеерсон, когда предлагал оставить их в покое. Не приставать. Дать им стать частью народа. И понимать, что так Б-г захотел. И не еврейское это дело приставать к нему со своими глупостями. Но надо признать, что в еврейской ортодоксии такой он был один. Как у евреев говорят – лидер своего поколения.

И, возвращаясь к тому, о чем, собственно, настоящий раздел, автор не может не вспомнить рассказ о том, как Давид Бен-Гурион после начала алии из стран ислама, в первую очередь арабских, познакомившись с новоприбывшими, на полном серьезе предложил провести массовый гиюр палестинских арабов. Которые, по его мнению, от привычных ему евреев отличались куда меньше.

На чем арабо-еврейский спор за Палестину мог окончиться, практически не начавшись. Невзирая на все то, что по этому поводу сказали бы правозащитники. А также провокаторы, которые не слишком отличаются от правозащитников. Но не привелось. Очередная война отвлекла внимание Старика от его плодотворной идеи. Да и религия сама по себе представлялась ему вымирающим феноменом. Который мог дожить до мировой революции разве что в качестве пережитка прошлого. Кто бы знал тогда, как мир перевернется всего через несколько десятилетий…

Автор как-то, проезжая КПП Эрез из Газы в Израиль в компании, увы, покойного друга, Владимира Рыбакова, обратил внимание на стоявшего на посту пограничника нетрадиционной для еврейского государства внешности. Если читатель штудировал или хотя бы проглядывал вскользь бессмертную книгу Войновича про солдата Чонкина, то это был он. Чонкин. Конопатый. Ушастый. С носом-картошкой. Русопятый от макушки до подметок. И вид у него был именно такой. Чонкинский. Сосредоточенно-раздолбайский.

Для советской армии – самый нормальный типаж. Для израильской… В ЦАХАЛе, разумеется, разный народ служил и служит. Но даже на фоне этого народу уж очень он выделялся. Как березка среди тростника. И, разумеется, пройти мимо такого феномена Рыбаков, работавший и живший в Газе в качестве российского дипломата, не мог. Благо КПП проезжал часто. И на солдата этого наталкивался через раз.

Заговорив как-то с представителем оккупационных сионистских войск по-русски, он удостоверился в том, что именно русский язык является для данного конкретного военнослужащего родным. Рассказав ему, что такое «солдат спит – служба идет», «масло съели – день прошел» и прочие важные для правильной организации быта и досуга в армии нормативы, дипломат Рыбаков перешел к расспросам. Выяснил, что солдат по маме – русский. И по папе – тоже.

На недоуменное: кто же у тебя тогда еврей? – последовал резонный ответ: отчим. Что прояснило ситуацию. До того момента, как на следующий, автоматически заданный вопрос: где они тут живут? – воин честно не ответил, что живут они не тут. А в Тирасполе. Откуда он, собственно, в Израиль и приехал. Кульминацией беседы был крик души – от русского к русскому: что же ты-то тут делаешь?! На что последовало четко, мгновенно и явно от души: родину защищаю! И что ему, который из Тирасполя, на это можно было ответить, будучи сам из Москвы?