Инго Шульце - Адам и Эвелин

Сделав всю необходимую работу по саду и посадив черепаху обратно в вольер, он позволил себе еще одну бутылочку пива и сигару. Если бы сейчас пришла Эвелин, она бы увидела, что он не только ждет ее, но и сдерживает свое обещание курить только в ателье или на улице.

Каждая мысль выходила у Адама каким-то оправданием, словно его допрашивали, словно в его голове не смели появляться неуверенность и противоречия. Ему казалось, что даже то, что он сидел здесь и курил, фиксировалось в каком-то незримом протоколе с указанием времени и даты. Ему еще нужно было вынести мусорное ведро, закрыть все окна, в том числе и в подвале, и проверить, открыты ли межкомнатные двери, вынуть штекеры из розеток, вытереть воду в холодильнике, собрать вещи и найти коробку для черепахи. В качестве награды за все это он побреется и примет душ.

Адам как раз ставил будильник, когда в дверь позвонили. «Заправщик, — пронеслось у него в голове. — Но почему заправщик? Эвелин!» Он включил свет на крыльце и открыл дверь.

— А, это вы, — сказал он.

Почтальон поздоровался и протянул ему конверт с телеграммой. Ища кошелек, Адам прощупал карманы своей куртки, которая висела на вешалке в прихожей. Он вложил в руку почтальона одну марку и подождал, пока тот сядет на тарахтящий на холостом ходу мопед и уедет.

«воскресенье занята — понедельник после обеда? моника»

Адам поморщился и сел на ступеньки лестницы. Обо всем он подумал, а про женщин забыл.

Он взял картонку, торчавшую между его садовыми калошами, которые стояли в углублении у двери, и принялся ей обмахиваться. «Я в саду», — написал он на ней когда-то красным карандашом, чтобы его клиентки в случае, если он не услышит их звонка, не подумали, что он про них забыл. Некоторые из них даже специально приезжали из Лейпцига, Геры или Карл-Маркс-Штадта.

Ему пришлось написать примерно двадцать открыток: «Я в непредвиденном отпуске до начала сентября. Всего хорошего, Адам». Времени ему хватало, все вещи уже были собраны. От подписки на газету он отказался еще в начале года. Для всего остального размеров почтового ящика было достаточно. Он поставил картонную табличку обратно между тяжелыми ботинками.

«Кто не лжет, тому и прятаться не нужно», — сказал он вдруг, встал и запер дверь изнутри. Какое-то мгновение он раздумывал, не оставить ли ключ в двери, — а потом, как всегда, вынул его. Он привык к тому, что Эвелин приходила поздно. Адам взял со шкафа ее соломенную шляпу, которую сам иногда надевал во время работы в саду, и положил ее на собранный чемодан. Коробку для черепахи он выложил обрезками ткани и поставил туда миску с водой.

Свет в нескольких окнах горел до начала первого ночи, отметил Адам в своем воображаемом протоколе, когда чистил зубы. Прополоскав рот, он сплюнул воду и отправился спать.

Хотя Адам уже очень давно не пользовался будильником, он, как в былые времена, проснулся чуть раньше звонка. Ему — так происходило каждое утро — представилась его смерть. Но сегодня эта мысль больше встревожила, чем утешила его.

Он спустился в пижаме вниз, в большую комнату, открыл старый секретер, достал оттуда шкатулку с драгоценностями и надел на руку часы со стекольного завода, подарок Эвелин ему на тридцатидвухлетие. Чтобы уместить шкатулку в чемодане, пришлось вынуть вторую пару полуботинок. На завтрак он доел айву, после чего вымыл пустую банку. Ложку вытер полотенцем и положил обратно в ящик со столовыми приборами.

Уложив вещи в машину, он вошел в дом и вывернул там все предохранители.

На Мартин-Лютер-штрассе он уже издали заметил красный «пассат-комби», велосипеда Эвелин около дома видно не было.

Адам остановился, покрутив ручку, опустил вниз боковое стекло и посмотрел наверх, в открытые окна третьего этажа. По сравнению с этими залами с высокими лепными потолками и раздвижными дверями эпохи модерна его домик, построенный в тридцатые годы, казался какой-то плебейской лачугой. Адам доехал до конца улицы, развернулся и втиснул машину на ближайшее свободное парковочное место, за три машины от входной двери. Чтобы живая изгородь не загораживала обзор, ему нужно было сидеть очень прямо. Черепаха не двигалась. Он вышел из машины и закурил сигару. Помимо отдаленных звуков шоссе слышны были только птицы.

Адам осмотрел «пассат». Заднее сиденье было усыпано конфетными фантиками и крошками. Водительское кресло покрывал чехол из деревянных кругляшей, при виде которого Адам поморщился. Кресло было отодвинуто так далеко назад, что сзади него мог уместиться разве что ребенок. Адам, стоя на тротуаре, ударил ногой по переднему колесу. Ему стоило лишь раскрыть свой карманный ножик, два раза быстро присесть на корточки, и они бы застряли здесь надолго. Он покрутил на пальце ключи от машины, вразвалочку прошелся вверх по улице, бросил стопку открыток в почтовый ящик, вернулся и, прислонившись к «вартбургу», докурил сигару. Отпустил окурок, и тот канул в водосток, не задев решетки.