Кирилл Дубовский - Хороший роман

Она пришла к нему, когда за окном было еще светло. Он задернул шторы и запер дверь в комнату. — Зачем ты это сделал? — спросила она. — Извини, привычка.

Он заварил две кружки чая. Ей без сахара, как она всегда пила, а себе бросил один кубик для сладости.

— Ну как ты? — произнесла она, легонечко дуя в кружку. — Встречался с кем-нибудь после меня? — У меня есть девушка.

— А у меня парень. Быстро же мы нашли хорошие руки.

— Руки, — вздохнул он. — Твои руки мне до сих пор снятся.

— И я вспоминаю твои. Иногда представляю их на своей груди, и накатывает.

— У тебя хорошая грудь. Самая красивая из тех, что я видел.

— Не забыл еще?

— Разве ее можно забыть. Но посмотреть бы еще раз не отказался.

— Ты хочешь, чтобы я показала тебе свою грудь?

— Хочу.

Она задумалась.

— Мы ведь уже несвободны. Это, наверное, нехорошо будет.

— Ты просто покажешь мне свою грудь. Я ее сто раз уже до этого видел. Это не измена.

— А сможешь не трогать?

— Давай попробуем.

Она поставила кружку с чаем на стол.

— Ты уверен?

Он кивнул. Она перекрестила руки на животе и медленно стянула полосатую кофточку. Под ней оказался черный лифчик.

Он наклонился вперед, прижался носом к тому месту, где на ее груди сходились чашечки, и глубоко вдохнул.

— Интересно, а нюхать — это измена? — спросила она, и они засмеялись вдвоем.

Она расстегнула крючки, сделала плавное движение плечами, и лифчик сполз вниз.

— Смотри, — сказала она. Он закашлялся, прочищая пересохшее горло.

— Меня можно назвать идиотом, — сказал он, — но второй размер мой любимый.

— А у твоей девушки какой?

— Не знаю, но гораздо больше.

— Точно идиот.

Он немного приподнялся, завел руки за спину и сел на них, придавив их к дивану своим весом.

— Хочется тронуть? — спросила она. — Тебе нельзя, а мне можно.

Она положила руку на левую грудь и стала гладить пальцами торчащий сосок.

— Я сейчас взорвусь, — сказал он, часто дыша.

— Не знаю, чем тебе помочь. Нам же нельзя теперь прикасаться друг к другу. Но ты можешь прикоснуться к себе сам. Такого у нас еще никогда не было.

Он встал и расстегнул джинсы.

— Сильно же ты возбудился, — сказала она. Теперь ее обе руки обхватывали груди, большие пальцы медленно массировали соски. Она пристально смотрела на него. — Вот, оказывается, как мальчики делают это. Я никогда не видела.

Когда его дыхание еще больше участилось, она придвинулась к нему и убрала руки со своей груди.

— Ты можешь кончить на нее, — прошептала она, и он тут же воспользовался ее разрешением.

Они сидели друг напротив друга. Он в расстегнутых джинсах и она с голой грудью второго размера, на которой, высыхая, блестели белые капли. За окнами покраснел закат.

Середина весны

— Отсюда отличный вид, — сказала Настя, когда они с Димой забрались на крышу двеннадцатиэтажки. — Мне нравится здесь бывать.

Дима посмотрел вниз, и у него закружилась голова.

— Я боюсь высоты, — сказал он, вцепившись руками в парапет. — Я тоже боюсь. Но тут все равно обалденно. Дима отошел от края. — На эти крыши вообще можно лазить? — спросил он. — А что если нам штраф дадут? — Кто?

— Ну, я не знаю. Работники ЖЭСа, например, или милиционеры. Нельзя ведь, наверное, чтобы кто попало по крышам лазил.

— Конечно нельзя. Потому что так можно напугать Карлсона. Он тогда улетит и не вернется. — Что? — Я пошутила. — Ааа… Настя посмотрела на часы.

— Полночь! Пятнадцатое апреля наступило! Самая середина весны. Почувствуй! Сейчас так пахнет моментом, настоящим моментом! — Клеем?

— Дима, не смеши меня! Я могу нечаянно покатиться со смеху! Будешь потом мой бантик от асфальта отскребать. — Какой бантик? У тебя же короткие волосы. — Я шучу! Просто мне весело. Весна в разгаре.

— Мне пора домой, — сказал Дима, — завтра на работу с утра. Важные бумаги придут.

— А вино? Мы ведь взяли вино, чтобы середину весны отметить.

Дима нагнулся к стоящему у ног дипломату и достал оттуда пакет вина. Подержал его в руках, затем поставил на парапет перед Настей.

— Я не буду, — сказал он, — бери себе. Середина весны — это круто, но мне в самом деле пора.

Девушка в туалете

Я изнывал в очереди в платный туалет и думал о том, что она, наверное, никогда не закончится. Передо мной стояли два парня. По белым рубашкам, заправленным в черные брюки, остроносым блестящим туфлям и особому выражению лиц я определил их как банковских работников. Уж я-то с подобными типами сталкивался. Один из них о чем-то рассказывал другому: