John Irving - Семейная жизнь весом в 158 фунтов

Какие-то девочки впереди нас пытались предупредить Роберта. Вот он уже кладет свою руку в беличьей шкурке на задвижку.

– Нет-нет! – простонали девочки.

Но с другой стороны зрительного зала какой-то голос проревел:

– Давай, давай! Открывай ее, ты, кретин чертов! Утч и дети захохотали и я вслед за ними, хотя этот безумный голос я узнал сразу. Конечно же, он принадлежал Северину Уинтеру.

Когда фильм кончился, я поторопил Утч и детей сесть в машину. Не то чтобы я хотел избежать встречи с Уинтерами, просто шел дождь.

– Перестань тянуть меня, – сказала Утч. – Мне нравится дождь.

Мы уже отъехали, а они только еще вышли на улицу.

– Вон Фьордилиджи! – сказал Джек.

– И Дорабелла! – взвизгнул Барт.

– Открывай! – крикнула Утч и засмеялась, но ее смех заставил меня вздрогнуть.

Когда дети ушли спать, Утч сказала:

– Я не собираюсь распускаться.

– В любом случае, черт с ними, – сказал я.

– А, теперь уже «с ними», да? – сказала Утч. Потом она взяла меня за руку и сказала:

– Нет, мы все-таки будем друзьями, правда?

– Через какое-то время, – сказал я. – Наверняка.

– Я знаю, сначала будет трудно, – сказала она, – но потом мы сможем спокойно видеться без всякого секса, правда?

– Надеюсь, – сказал я. – Мы снова возвратимся к тому, чтобы быть друзьями.

– Вот кретин чертов, – сказала она.

Потом она покачала головой и заплакала. Я обнял ее.

– Мы никогда не были друзьями, – сказала она. – Мы всегда были просто любовниками, так что возвращаться нам не к чему.

Я подумал о косматых робертах, открывающих двери тут и там, переступающих через трупы, об их лицах, постепенно принимающих выражение тупого терпения. Это и называется – выжить, это считается подвигом.

– Я даже не уверена, были ли мы любовниками, – выкрикнула Утч.

– Конечно были, – сказал я ей.

– По-моему, мы просто трахались! – буквально завопила она.

– Нет-нет. Подожди. Время все изменит.

– Ты и вправду думаешь, что история что-то значит, – горько сказала мне Утч.

Интересно, кто доказал ей обратное…

– Не прикасайся ко мне, – сказала она, но потом смягчилась, – некоторое время.

Я разделся.

– Мне нужно купить новые трусы, – сказал я, но она молчала.

– Как ты мог допустить, чтобы такое произошло со мной? – крикнула Утч, лицо у нее было испуганным, обиженным, в голосе звучал укор. – Ты вообще обо мне не думал! Ты совершенно обо мне не заботился!

Она плакала. Интересно, подумал я, кричат ли в эту ночь друг на друга Эдит и Северин.

– Даже сейчас ты думаешь о ней, – сказала Утч.

(Та несчастная женщина-убийца в деревянном сарае с мертвыми детьми вокруг нее ухмыльнулась Роберту и сказала: «Хорошо, что я такая умная. Я знаю, где спрятать детей, чтобы никто их не обидел».)

Утч как-то странно взглянула на меня, ухмыльнулась и выхватила из моей руки разрезанные трусы.

– Я сделала это, – сказала она и положила их себе на голову. Получилась шляпа.

– Я знаю, что это ты, – сказал я.

Я пытался утешить ее, но она качала головой, глядя на меня так, будто я чего-то не понимаю. Потом я догадался, что те, первые трусы разрезала тоже она, а не Северин. Она заметила, как исказилось мое лицо, и быстро закивала.

– Да-да, – радостно сказала она. – Правильно, это я! Казалось, она рада, что наконец рассказала об этом, но потом опять ударилась в слезы.

– Я люблю его, – всхлипывала она. – Разве ты не видишь, в какую ужасную беду мы попали?

– Все будет хорошо, – сказал я.

Она засмеялась, но тут же начала плакать и плакала, пока не уснула.

Потом Джеку приснился кошмар, и он проснулся в слезах. Ему приснился жуткий эпизод из фильма. Дикари рассказывают друг другу страшные случаи, которым они были свидетелями, и один из них вспомнил, как видел, что у человека со вспоротым животом вытащили кишки и помахали ими перед носом собаки, которая попыталась их заглотнуть, а потом побежала, и кишки тянулись за ней, и это было омерзительно. Но я объяснил своему чувствительному мальчику, что на самом деле мир вовсе не таков. Я сказал, что больше ему не привидится этот сон.

– Все будет хорошо, – сказал я. Ох уж эта ложь, с которой мы засыпаем.

Барт спал, как черепаха в своем панцире, его не беспокоили ночные кошмары. И Утч тоже спала. Я дождался, пока угомонится Джек. Я подождал, когда, по моим подсчетам, Северин тоже уснул. Спать я не мог и был уверен, что и Эдит не может. Я прогулялся с сигаретой по своему притихшему дому. Я видел, как Эдит ходит с сигаретой по своему. Я должен был поговорить с ней, я должен был услышать ее голос. Выждав, на мой взгляд, достаточно долго, я попробовал наш условный сигнал по телефону. Набрал номер, повесил трубку. Подождал. Я видел ее, стоящую у телефона, прикуривающую новую сигарету; она убрала за ухо выбившуюся прядь волос. Я чувствовал, как она положила руку на телефонную трубку, дожидаясь моего второго звонка. Запястье ее – такое тонкое, такое хрупкое. Я снова набрал номер. Все было как обычно, но звонок не успел прозвенеть даже один раз, трубку сразу схватили.