Юрий Власов - Стужа

Жарко артиллеристам: без шинелей, гимнастерки порасстегнуты — щели долбят, снаряды по цепочке в погребок передают.

Майор Погожев объявляет:

— Кухни отстали! Выдать сухие пайки!

Барсук скалит свои нержавейки:

— Как же пайки в такую сырость сухими могут быть?

Выскочил артиллерийский капитан:

— Эй, пехота! Жить надоело?.. — Лицо темное, тощее; скулы да нос. И в пятнах — видать, зимой поморозился.

Наш майор приказывает:

— Отвести поротно! — и отмашкой дает направление. После вежливо козырнул капитану, протянул портсигар. Закурили. Майор что-то спрашивает. Наши штабные притихли. Майор — за карту. Капитан по ней пальцем водит и бубнит.

Погодя ротный скомандовал, мы и зашлепали. Мать моя родная, жрать охота, хошь на зубах играй!

По тропинкам — бойцы. Кто в шинели, кто в ватнике, кто в плащ-палатке — как мы, ребят не встречаем. У каждого на горбу ящик с боепитанием. Командира от рядового только по обуви и отличишь. Наш брат в ботинках с обмотками.

Передовая ярится. Воздух вздрагивает напористо.

Фронтовики задирают:

— Желторотые! Сосунки!

Мы молчим.

Команда:

— Стой! Вольно! Можно разговаривать!..

А трепаться охота пропала. Вид у рощи невеселый. Стволы помельче, ровно косой вычесаны. Из веток, обрубков — завалы. Пни обугленные…

Постояли, покисли четверть часа. Майор шлепает вдоль строя. Хмурый. За ним — штабные.

— Привал, — повторяет майор. — Получить довольствие. Отдыхать. Дальше двухсот метров не отлучаться. Ждать сбора…

Пятьсот граммов житного, кусок сахара — и все суточное довольствие. Недостачу в хлебе и водку вечером обещали, мол, обоз подтянется. Я свое сжевал и не почувствовал. Шматочек сальца бы, хоть пососать бы…

Разбрелись по роще. Гильз вмерзших в грунт — целые пригоршни, и солидные попадаются, орудийные. А там, где пулемет стоял, сплошь прозелень от гильз. Деревья такие же: или без веток, или без верхушек, а то и ствол расщеплен. Снег от осколков ржавчиной оплывает.

Слышу — загалдели. Я туда. И увидел! Такое увидел! Под каждым кустом наши! Да что там кустом — сплошняком вытаивают, местами один на другом. Связист по линии шел. Он и пояснил: дальневосточники, с прошлого года. В атаку их пустили — теперь вот вытаивают по дождю. Дружно бежали, в рост, не хоронясь, и уж как плотно — локоть к локтю. И что за ребята! Молодец к молодцу, и обмундированы исключительно! В валенках или сапожках, шинельки по росту. Если не в шинели, то полушубочки. Полушубочек беленький, аккуратный, как есть довоенный. Шапки цигейковые, серенькие. В рукавичках. И все как уснувшие. В мороз, видать, полегли. Сразу под первый снег. И пообноситься не успели: в первом бою их… Такое впечатление — на выбор поклали, шутя. Ну взяли и наваляли. Что ж это было?! А мы?!!

Я к березке прислонился, мутит. Барсук с Гришухой ящик из сугробчика выкапывают — краешком вытаял. Освободили, крышку лопатой поддели, а там… девочка! Ну совсем малая! В чепчике, одеяльцем пестреньким прикрыта. Пола отогнулась — ножки беленькие, в тапочках с вышивкой. В головах — иконочка со спичечный коробок…

Шапки сняли, стоим. Мать погибла или еще что. Никто не расскажет.

Обратно крышку приладили, ветками накрыли. На похороны время нет.

Весь полк набежал, нас не слушают. Кто палками, кто железками (лопаты не у всех) ямку расковыряли. По-нашему, по-русски, и похоронили. Кто-то и молитву шепнул. Крест из веток потолще связали, сверху воткнули, а вокруг дальневосточники лицами светят из-под наста, а то и вовсе вытаявшие. Шагнуть боязно: а ну придавишь. Сколько же их? Почему ж так легли, ровно с парадного марша?..

А уж не расскажут ребята…

Оглядываюсь — не у одного меня слезы.

Сорок четыре бойца в нашем взводе; поди, в разное время со всеми учился.

Первым двадцати девяти по списку достались винтовки — и шабаш! Нет оружия. Пулеметы, говорят, оставят нам на передовой. Считай, каждый третий без оружия. Стало быть, на пределе советская власть. И нет у нее другой защиты. На нас вся надежда.

Я на букву «г», мне перепала токаревская десятизарядная винтовка СВТ; Барсуку — берданка, Гришухе — австрийский самопал. К нему наши патроны не подходят: клинят по шляпке гильзы. Зато штык — быка проткнешь. И не поверишь, что такой на человека придуман. Лопаты, подсумки, кирзовые сумки для гранат, противогазы всем, как есть, выдали. И плащ-палатки — это уж совсем кстати. В цинках — по триста патронов. Гранаты — РГД и «лимонки». Вообще патронами и гранатами не ограничивали: бери, сколь, унесешь. Со жратвой бы так…