Юрий Власов - Стужа

— Уроды! — бормотал штатский. — Уроды! Измываются! Что я сделал?..

Капитан шагал с размашистой нетерпеливостью. Шаг часто проскальзывал по грязи, но он не обращал на это внимание, лишь беззвучно шевелил губами. Ближе к животу, оттягивая ремень, висела трепано-засаленная кобура почти черного цвета с узким длинноватым ремешком, так похожим на тот, которым в детстве Глеба стегала мама.

Их выстроили на выкорчеванной орудийным огнем прогалине. Лейтенант-пограничник приказал своим солдатам занять место у него за спиной, за исключением двоих, с овчарками. Он оставил их на флангах длинного строя заключенных.

С расширенными от изумления глазами Глеб разглядывал воронки и здоровенные стволы, раскиданные между пнями: расщепленные, срезанные подчистую, искромсанные. Валялись и стальные осколки: малюсенькие и величиной с руку, оплавленные и причудливо зазубренные. Горько пахло въевшимся в землю и древесину дымом разрывов.

Обмирая, Глеб думал об этой разрушительной мощи. И о том, что она способна сделать с ним, хрупким существом. Почти все ошалело крутили головами и подавленно переговаривались.

Свет был ровный, сдержанный, хотя уже ощущалась яркость напирающих дней лета — всего обилия, избытка света тех высоких и теплых дней. Именно о тепле мечтал сейчас Глеб, вконец иззябший в своей гимнастерке. Он не мог отвести глаз, да и не только он, от покоробленной бурой кровью шинели. Пустая, она одиноко горбилась под елью справа.

— Самый стервозный обстрел — минный, — нехотя растолковывал бывший офицер. — Артиллерийский снаряд дает осколки воронкой вверх, разрушает укрытия и поражает людей в укрытиях. А минные осколки бреют по самой земле, мать их!..

Под той, уцелевшей, елью, но с другой стороны лежали полушубки, фляги, штыки «СВТ», боекомплекты, валенки, ушанки, котелки…

«Валенки в теплынь? — подумал Глеб. — Вот уж головотяпы эти интенданты! Их бы сюда, под пули».

Процедура передачи штрафников затянулась. Глеб со своей фамилией на «ч» оказался в самом хвосте. К тому времени капитан достал из полевой сумки бумаги и, просматривая, медленно пролистывал их. Это была очень тонкая папиросная бумага. Ветер ломал ее в пальцах.

— Чистов! — выкрикнул наконец-то изрядно охрипший лейтенант-пограничник. Лейтенанту все осточертело, он торопился назад, в часть. Его солдаты потеряли строй, сбились в кучу и курили, переговариваясь. С ними оказались и те двое, с овчарками, что дежурили на флангах.

— Чистов! Быстрее! — закричал лейтенант, тараща глаза и матерясь. — Бегом, корова! — И поставил в списке крестик.

С заложенными за спину руками, как все до него, поспешно прошагал Глеб к старшине за амуницией и оружием.

— Руки! Руки! — высоко, звеняще прокричал капитан. — Боец теперь, а не арестант! Строевым надо рубить, а не семенить, как баба на сносях!..

— Без касок будем воевать, не прислали каски, — скороговоркой повторял старшина.

Глеб получил оружие и тут же, под елью, переоделся.

— Чего расплылся, дурачина? — встретил его вопросом бывший офицер.

Глеб запомнил его фамилию: Светлов. И еще фамилию штатского: Николай Резниченко.

— Через неделю зубы скаль, — сказал Светлов. — Даром водку не дадут. — Он выразительно похлопал по фляжке. — Полная. Два наркомовских пайка. Зимой перед боем всегда щедры.

— И хорошо! — сказал с вызовом Глеб. Он одобрил не смерть и не водку, а то, что скоро в бой.

— Вояка! — презрительно сказал Светлов. — Не знаешь, с чем это жрут, а воняешь.

— Молокосос, — поддакнул Резниченко. — Продырявят жопу — запоешь!

— В задницу — это счастье, — желчно усмехнулся Светлов. — Пусть совсем оторвет. Лишь бы выжить…

— А почему «зимой»? — спросил Светлова из задней шеренги тот самый, что напевал блатные песни.

— Наркомовские сто граммов положены к довольствию только зимой, — принялся объяснять он. — Обычно их удваивают перед боем…

— Как ляпнет «ванюша» — мертвый делаешься, — рассказывал кто-то. — Смертельно лупит. У меня после припадки были, ну что шилептик. А без водки… худо без водки…

— А это ты верно заметил — всех не оплачешь. Тут застегни душу на все крючки — может, тогда и хватит тебя, коли не угробят.

— Смирно! — резко, с вызовом, скомандовал капитан.

И Глеб вытянулся, не успев огрызнуться на новую издевку Светлова.

— Что за базар?! Я приучу к дисциплине! Только откройте рот! — Капитан сбил носком сучок с поваленной осинки. — Вас триста двадцать два! Вы поступили в 139-ю отдельную армейскую штрафную роту. Рота — на правах батальона. Номер полевой почты: 32 396.