Юрий Власов - Стужа

Я прочитал ее руками, губами и вижу ясно, будто она на дневном свету. Губы ее горьковаты полынным молоком. Я в детстве пил такое…

У меня грубые ладони, набитые спортивными упражнениями. Я боюсь их шершавости, каменности — и касаюсь ее только пальцами.

Я замираю — это ведь счастье, когда женщина уступает во всем, дарит все и дремотно идет навстречу. Она благодарна мне, как и я ей. Никто не лукавит. Все жесты и прикосновения от правды.

Я потрясен. Все до этих чувств, все прежнее, было от животных страстей. Мы так жадны, будто эта встреча назначена очень давно, и мы измучены без нее, заждались…

— А я другой, — шепчу я. — Я очень хочу ласки. Мне ее надо больше, чем тебя!..

Я не знаю, бесстыдны ли ласки, но все нахожу бредом рук, потом — губами и бессвязностью слов. Все новые и новые чувства несу я от нее. Разве чувства от женщины — это лишь растворение в наслаждении? Нет, все иначе, иначе!..

Женщина — не вижу ее и пока не слышу. Воспринимаю ее прикосновениями — руками, губами, низом живота, ногами… У нее очень густые волосы, такие — дышать невозможно, даже когда не прикасаюсь, просто близок к ним. Они распались под головой и томят, не пускают воздух. Сколько же их! Пряди распадаются в руках, срываясь, складываются в твердоватые полудужья. Отвожу голову и жадно дышу — нет, задушат. Это не преувеличение — задушат! Какая-то колдовская грива…

Рот ее полуоткрыт, и в каждый поцелуй вплетается язычок — узкий крепкий кончик его. Он все время изворачивается в моих губах, обминает зубы, игриво льнет к нёбу, снова бьется в зубах…

Клинышек волос на ощупь ровно плотен и раздвинуто широк (как и сам живот) — горяч, слегка выпукл (покато выпукл) и волнующе беспокоен, напорист. Ознабливает желанием унять его — накрыть, растворить, растопить страстью. Не отдавая себе отчета, соскальзываю — и грудью придавливаю лоно, после бережно, но крепко обнимаю бедра. О господи!

Ощущение жесткого беспокойного островка волос, сосредоточенность огромной энергии в нем ошеломляют.

Обилие чувств, градус этих чувств — я каменею. Господи, это так: я впервые нежданно получил огромное богатство и владею им. Владею!

Это то самое богатство, о котором я разве только смел мечтать, не допуская даже ничтожной доли сбыточности его. Это чудо — немыслимое, но свершившееся!

Я накрываю грудью лоно и не могу совладать с собой: у меня вырывается низкий, мучительно-страстный стон. Это и страсть, и мука по тому, о чем столько молил в мечтах и во что не верил.

И все же я не в состоянии осознать случившееся, вместить его в себя. Громада неведомых чувств раскачивает сердце, насыщаясь страстью, о существовании которой я и не подозревал. Сколько же блаженной муки, тягучей радости!.. Поверить — даже во сне невозможно. Но все же это факт — сон. Просто я влюбился, люблю… во сне.

Однако даже во сне это кажется противоестественно. Но это же в самом деле так: я осязаю это… А раз так… Нет, нет, это сон, сон… или бред!

Я что-то бормочу, пытаюсь отделаться от наваждения сна, силясь подняться, высмотреть себя, степь, ночь — тогда бред рассеется… и принимаю во плоти ее руки, груди и губы… Господи, мы задохнемся в поцелуе…

«Это бред, бред», — шепчу я, пытаясь все же протянуть связь от вымыслов бреда к земному бытию, так сказать, ощутить себя в привычной системе координат — и уже после отдаться бреду, заложив в сознание мысль о том, что это — вымысел, всего лишь вымысел… игра воображения, не больше. Это сон, не больше.

Но желание так явственно и с такой мощью прокаливает — я забываю обо всем… Какая разница — откуда женщина: из сна или бреда?! Пусть происходит что угодно, но не расставаться с ней! Приворотное зелье? Откуда, кто?.. Нет, не зелье, но приворотность — точно, самого высокого свойства, выше нет, не бывает… Теряю себя. Уже все — только она, только эти чувства, только страсть!

Я даже не знал, по книгам не знал, — что возможны подобные чувства… А страсть? Это же из романов, стихов, любовных писем — всего вымысла слов… Но если эти чувства не страсть — тогда что?!..

Женщина то подлаживается под меня, то сдвигается в сторону, то оказывается на животе, то плотно, нетерпеливо вжимается грудью, ртом, животом. И всякий раз шорох брезента обращается в грохот, а может быть, это мое сердце — дыхание и сердце?..

Мои же ладони обжигают меня — нет места, которое я не огладил бы. Слышать ее всю! И я ме́чу, ме́чу ее ладонями…

Лоно влажновато и прихотливо нежно (и в то же время податливо нежно) — нет силы сдвинуть руку. А желание обласкать его губами настолько властно — я подбираюсь и остервенело давлю руками в брезент. Сдержать себя! Земля под брезентом, где ладони, разъезжается, крошась. Трава ломко покалывает сквозь брезент.